нас пустоши Шарры просто близко. Вот они и перестраховываются.
– Боятся повторения?
– Вряд ли оно возможно, – я хмыкаю и все-таки отбрасываю плед, – столько времени прошло…
Максвелл не отвечает – лишь подвигает мне чашку, плошку с медом и некоторое время мы пьем чай молча. Но потом он все же нарушает тишину:
– Я сейчас ненадолго отъеду.
– Куда? – изумленно гляжу я на него, а затем на часы, – уже поздно!
– На работу. Наш разговор натолкнул меня на кое-какие мысли, – он глядит на меня и хитро улыбается, поймав вопрос на подлете, – расскажу, как вернусь.
Я киваю, вновь прячась за чашку. Действительно, какое мне дело до его планов?
Риндан уходит, когда часы показывают одиннадцать. Я провожаю инквизитора и, захлопнув за ним дверь, долго стою в коридоре, пытаясь разобраться с обуявшими меня чувствами.
Мне нравится Максвелл, в этом нет сомнений. Мне приятны его забота, осторожное обращение – как с хрупкой вазой. Мне даже разговоры с ним приятны, в том числе и на рабочую тему.
Осознав, что до истины сегодня не дойду, я набрасываю на плечи шаль и возвращаюсь на кухню. Чашки с недопитым чаем стоят на столе. Я долго кручу в руках чашку Риндана, будто надеюсь выхватить из обрывков разрозненных эмоций на кухне что-то важное. Но мне не удается – букет приятен, в нем есть и тягостное ожидание, и надежда, и даже вера в какой-то светлый исход. Потянув носом, на некоторое время замираю, словно уловив в окружающем пространстве нечто чужеродное. Показалось? Скорее всего.
Тонкая эмоция. Еле заметная ниточка тревоги, опутывающая помещение. Волнуется из-за рабочих дел? Скорее всего – в текущее положение вещей это очень даже вписывается. Я бы и сама запереживала, но… мне не хочется.
А на работу завтра съездить надо. Несмотря на проведенную проверку нужно ещё раз лично отсмотреть сфабрикованные дела. И даже если для этого выделят инквизитора, я должна это сделать.
Я обязана понять логику происходящего.
Легкое настроение куда-то девается, уступая место собранности. Ехать сейчас куда-то, конечно, нет смысла – в ногах ещё нет-нет, да и чувствуется слабость. Я даже прогулку едва выдержала – и забота Риндана после нее была очень кстати. А вот завтра определенно нужно наведаться в крепость. Только оденусь потеплее.
Я долго сижу у камина в спальне, протапливая комнату так сильно, как только возможно. Затем меняю платье и шаль на свободную ночную рубашку и сажусь за стол, подвигая к себе стопку бумаги и переносное перо. Дома я обычно избегаю рабочих вопросов… хотя кому я лгу? Если нужно, то могу и ночь проторчать за правками и протоколами.
Текст строка за строкой ложится на чистых лист. Освобождая голову от накопленного, я вспоминаю отца, научившего нас с Адель этой нехитрой премудрости. Это как резерв, только проще: за освобождение отвечаешь сам.
Я вспоминаю все, что произошло там, в архиве. Каждое дело, открытое мной. Каждую строку, врезавшуюся в память. Каждое
