Морфеем. Пробуждался я от ощущения холода, так как в камине не оставалось даже тлеющих углей, и свечи, превратившись в восковые блины, не изливали более света. И мне приходилось прокладывать себе путь к своей комнате через длинный темный коридор, стены которого были увешаны портретами людей давно обитавших здесь и их лики, вызывавшие интерес к прошлому белым днем, после заката, не без зловещей игры теней, приобретали, пугающую живость и подвижность. Так повторялось и не раз и не два и вошло буквально в диковинный ритуал: беседа с капитаном Гуилхемом, конспект в библиотеке, сон, зябкое пробуждение, прохождение призрачного коридора в коварной темноте. И вот однажды, – бац, – на вираже, там, где картинная галерея делает поворот в оранжерею, я был ослеплен светом свеч в чьих–то заботливых руках. Дар Прометея был предназначен, явно, мне, вероятно по той простой причине, что в своих ночных вояжах я часто натыкался на всевозможные предметы, сопровождая сии встречи сдавленными стонами, что, скорее всего, не могло быть не замечено добрыми людьми.
Тот, кто нес мне свет, вскрикнул женским голосом, и, судя по глухому звуку, обо что-то ударился. Когда глаза привыкли к свету, моему взору предстала некая миссис Бэйс. Эта дама, как я слышал, была старшей служанкой в доме. Ей было около шестидесяти лет, и обладала она пышной, но не расплывшейся фигурой, весьма моложавым лицом и способностью говорить скороговоркой, с молниеносными переходами с одной темы на другую.
– Ну и ну, доктор, – протараторила она сердито, прикладывая руку к груди, – так напугать почтенную женщину, да еще спешащую к вам на помощь. Была вам охота бродить тут в темноте. Вам, доктор и невдомек, что в нижнем ящике стола лежит целая коробка со свечами. Куда, уж, там! Ученые, что дети малые! Не могут сами о себе позаботиться.
– Миссис Бэйс, прошу вас не казнить меня, – пролепетал я, «протискиваясь» между сплошными рядами фраз почтенной дамы, – я очень вам признателен за заботу. Скажите, чем я могу отплатить вам?
– О какой оплате вы толкуете, доктор Ранду, какие глупости, – буркнула миссис Бэйс, – следуйте–ка лучше за мной, я посвечу вам, а то, чего доброго, шею себе сломаете, прости Господи.
Я повиновался и послушно побрел за строгой дамой. Надо отдать ей должное, ночь выдалась безлунной, и я бы точно свернул бы себе что–нибудь, не появись, этот странный эльф со спасительным огнем в морщинистых руках. Всю дорогу миссис Бэйс что-то ворчала себе под нос, как ворчит старая псина, – не от злобы, а так для порядка. Когда же свет канделябра выхватил из темноты дверь моей комнаты, она резко остановилась, пропуская меня вперед, и воззрившись на меня так, будто хотела сшить на меня костюм, произнесла полушепотом:
– Вы, смотрю, доктор Ранду, что-то пишете и пишете. И вижу, что, хозяин мой, мистер Чарльз, вас интересует. Да только он ничего вам не скажет о себе, а я много чего знаю, в семье Гуилхемов давно живу. И жену его покойницу, я с пеленок вынянчила.
Вот
