она просто не в состоянии добраться до него, хотя расстояние было совсем невелико. Ей сделалось дурно, и, если бы Перрина не поддерживала ее, она, наверное, упала бы.
– Это ничего, – слабым голосом проговорила она, – это сейчас пройдет, не беспокойся.
Но «это» не прошло, и Маркизе, явившейся их проводить, пришлось принести стул. До этих пор нервное напряжение поддерживало мать Перрины; но едва она села, как ей резко стало хуже, дыхание почти остановилось, голос прервался.
– Надо бы положить ее, – проговорила Маркиза, – растереть. Это пройдет, дитя мое, не пугайся. Сходи за Карасем. Вдвоем мы отнесем ее в вашу комнату; теперь вам нечего и думать об отъезде.
Маркиза была женщина опытная. Едва очутившись в постели, больная снова стала дышать; но, когда спустя некоторое время она попыталась есть, обморок повторился.
– Видите теперь, что вам надо лежать, – проговорила Маркиза авторитетным тоном. – Вы поедете завтра, а сейчас выпьете чашку бульона: я схожу попрошу у Карася. Для этого молчуна бульон так же незаменим, как вино для нашего домовладельца. Зимой и летом он встает в пять часов утра и готовит себе суп. И какой суп! Уверена, что не многим господам доводилось есть такую вкусноту!
И, не дожидаясь ответа, она отправилась к соседу.
– Не дадите ли вы мне чашку бульона для нашей больной? – спросила она.
Тот улыбнулся в ответ и сейчас же снял крышку со своего горшка, клокотавшего в камине перед небольшим огоньком. Когда по комнате распространился запах бульона, сапожник широко раскрытыми глазами взглянул на Маркизу; ноздри его при этом как-то раздулись, и все лицо дышало блаженством и гордостью.
– Да, пахнет хорошо, – проговорила Маркиза, – и если бы это могло спасти бедную женщину, оно непременно спасло бы ее; но, – она понизила голос, – вы знаете, ей очень плохо, и я думаю, скоро наступит конец.
Дядюшка Карась поднял руки к небу.
– Это будет очень печально для бедной девочки.
Дядюшка Карась нагнул голову и вытянул руки. Жест, видимо, означал: что же мы тут можем поделать?
И в самом деле, и тот и другой, оба делали, что могли, но горе – такая обыкновенная вещь для несчастных, что они ему даже не удивляются и не противятся. Кому не выпадает на долю страдание в этом мире? Сегодня ты, завтра я…
Когда кружка была наполнена, Маркиза осторожно, семенящей походкой понесла ее к больной, стараясь не пролить ни одной капли драгоценного бульона.
– Выпейте это, милая, – сказала она, становясь на колени возле матраца, – и постарайтесь не шевелиться; раскройте только рот.
Она осторожно влила ей в рот ложку бульона, но это не принесло пользы и вызвало только тошноту и новый обморок, еще более продолжительный, чем первый.
Бульон тут явно был бессилен, с чем пришлось согласиться и Маркизе; но чтобы он не пропал даром, она отдала кружку Перрине.
– Вам понадобятся силы, моя милая, вам надо подкрепиться.
