минут девочка лежала так, разбитая, задыхающаяся; но, несмотря на упадок сил, ее не покидала мысль о том, что она не должна оставлять свою мать одну. Она встала, стараясь немного успокоиться, по крайней мере внешне, подавляя слезы и готовые вырваться рыдания…
Перрина бродила по всему двору, то прямо, то кругами, сдерживаясь лишь для того, чтобы в конце концов снова разразиться рыданиями.
Когда она, быть может, в десятый раз проходила мимо вагона, оттуда вышел торговец леденцами, наблюдавший за ней, и, подойдя к ней, грустно спросил:
– Ты горюешь, дитя мое?
– О, месье!
– Ну, вот, возьми это, – и он протянул ей горсть леденцов, – сласти утоляют горе.
Глава VI
Когда священник, провожавший покойницу на кладбище, ушел и Перрина осталась перед могилой одна, к ней подошла Маркиза, не покидавшая девочку в эти тяжелые минуты.
– Надо идти, – проговорила она, потянув Перрину за руку.
– О, мадам!
– Пойдем, время уходит, – твердым голосом повторила Маркиза.
И крепко держа девочку за руку, она повела ее за собой.
Так они шли несколько минут; Перрина двигалась точно в забытьи, ничего не видя, ничего не сознавая. Мысленно она все еще была там, около могилы матери.
Наконец, в пустынной аллее они остановились; здесь, удивленно осмотревшись вокруг, Перрина словно впервые увидела Маркизу, уже не державшую ее за руку, Грен-де-Селя, Карася и торговца леденцами. Девочка едва узнавала знакомые ей лица. На чепчике Маркизы были приколоты черные ленты; Грен-де-Сель, в своем парадном костюме и высокой шляпе на голове, казался настоящим господином. Карась сменил свой вечный кожаный фартук на длинный сюртук орехового цвета, а на торговце леденцами вместо всегдашней куртки из белого тика был надет суконный пиджак. Все они, как истые парижане, считали своим долгом, участвуя в похоронной процессии, надеть свои лучшие костюмы, чтобы этим почтить память усопшей.
– Я хотел сказать тебе, малышка, – начал Грен-де-Сель, полагавший, что, будучи здесь главным, он имеет право говорить первым, – я хотел сказать тебе, что ты можешь жить в Шан-Гильо, сколько пожелаешь, и, конечно, бесплатно.
– Если ты захочешь петь со мной, – подхватила Маркиза, – то ты сама будешь зарабатывать себе на хлеб; это хорошее ремесло.
– Может быть, ты предпочитаешь кондитерство? – спросил торговец леденцами. – Так я охотно возьму тебя; это тоже хорошее ремесло и к тому же весьма полезное.
Карась не сказал ничего, но его улыбка и движение руки, как бы протягивающей что-то, ясно выразили его предложение: всякий раз, как ей понадобится чашка бульону, она найдет его у Карася.
Все эти предложения, быстро следовавшие одно за другим, вызвали слезы на глазах Перрины. Но это были уже не те слезы тяжкого горя, которые жгли ее целых два дня.
– Как вы добры ко мне… – прошептала она.
– Мы делаем, что можем, –
