впалым ртом и обвисшими щеками, производило впечатление гнетущее. Грудь старика с присвистом вздымалась под телогрейкой. Тяжелая облысевшая голова безвольно покачивалась на дряблой шее, будто чахлый бутон на надломленном стебле.
— Я — врач больницы, где вы будете содержаться, — представился Понизов. — Мне сказали, вас везут из Прибалтики.
— Из Ямеяла3. Я — эстонец, — подтвердил без акцента старик, но голосом глухим, в котором хрипы заглушали звуки, будто неслись из неисправного репродуктора.
— Эва! Тогда почему в этой церкви? Ведь вы, знаю, протестанты! — Я из православных эстонцев, — старик отвечал не сразу, после паузы, то ли выравнивая дыхание, то ли из привычки подбирать слова.
Понизов любил, когда удавалось пообщаться с новыми пациентами раньше, чем ознакомиться с материалами дела. Было интересно составить предварительное мнение и после сравнить его с официальным диагнозом.
Здесь случай сам шел в руки.
— У нас есть время познакомиться. За что были осуждены? — спросил он.
— За сотрудничество с Германией, выразившееся в организации фашистских формирований в Эстонии, а также участие в деятельности разведывательных органов Германии против Советского Союза, — привычно отрапортовал старик.
Отвечал он без интонаций, как человек, свыкшийся с лагерной беспрекословной дисциплиной. — Значит, вы воевали на стороне немцев?
— Нет. Воевал я как раз за русских... За это был помещен в немецкий концлагерь.
— И там согласились сотрудничать против нас?
— Напротив, продолжал требовать, чтобы немецкие оккупанты покинули территорию Эстонской Республики. Освобожден из концлагеря после поражения Германии.
Похоже, перед Понизовым стоял один из несчастных, доживших в фашистском плену до заветного освобождения, но вместо свободы перекочевавших из немецких лагерей в советские. И лишившихся рассудка. Сколько же их прошло перед его глазами еще со времен пребывания в должности главного врача фронтового психиатрического госпиталя?! Не сосчитать…
— Так когда именно были арестованы нашими?
— Вместе с семьей был вывезен в глубь России после оккупации Эстонии Советским Союзом в июле 1940 года.
— Опять оккупация! Что это у вас все оккупанты? Я понимаю — немцы. Но как можно освободителей с фашистами на одну доску! Похоже, вы из махровых националистов.
— Так точно, я — националист, — бесстрастно подтвердил старик. — До сорокового года выступал за независимость Эстонии. За это арестовывался и большевиками, и немцами.
— Но позвольте! — спохватился Понизов. — Что-то вы, голубчик, зарапортовались! Если наши арестовали вас в сороковом, за год до войны, как же вы могли воевать с немцами? Напридумывали?
Он принялся приглядываться.
— Никак нет. Воевал. Служил прапорщиком в Ревельской крепости. — В Ревельской… Ревель у нас… И почему прапорщик?! Так это вы о Первой мировой…
