давних пор был этот край многолюдным. А когда несчастье обрушилось на море, люди стали покидать эту землю, стали переселяться к берегам Шардары и Каспия, а некоторые вообще решили оставить рыбацкое дело – подались в места и вовсе далекие от Синеморья. Плавучие заводы-корабли застряли в песках. Целые аулы, целые колхозы снимались с мест, пустыми после них оставались добротные дома с пристройками. Разве что случайные сайгаки теперь забредают в них – прячутся от обжигающего летнего зноя. Огромная пустыня, образовавшаяся между Синеморьем и Балхашом, полна одичавших псов. Брошенные хозяевами, они собираются стаями, нападают на оленей и сайгаков – совсем как волки. И волков в этой пустыне становится год от году больше. В прошлую зиму охотники отстреливали их с вертолетов. Много было отстрелено и собак – поди, там сверху разбери, где волк, а где собака. Мулла Насыр сам не раз видел пристреленных собак на песчаных холмах, покрытых снегом. Охотнику Мусе это было подмогой. Ставил капканы у собачьих трупов – неплохо шел голодный волк к пище. Самолеты рыскали над побережьем целую неделю. А когда их рокот смолк, голодные, злые волки, перехитрившие пули, стали выходить из укрытий. Голод гнал их по пустыне. Их пищей были одичавшие собаки. И снова стали тогда собираться псы в стаи. Так было легче отбиваться от волков, зато труднее стало прокормиться.
Вместе с теми, кто покинул родные места, оставил свой аул человек, уважаемый в этих краях, известный, – мулла Беркимбай. Только как же без муллы в ауле – как же, к примеру, хоронить без него? Место муллы занял молодой, оборотистый Кайыр. Про таких говорят – способен пролезть в любую щель. Говорили также, что где-то он учился: то ли в Казани, то ли в Ленинграде. Только недоучился, вернулся в аул, быстро завоевал расположение Беркимбая. Он это умел: не отлучался от своего учителя ни на шаг, не пропустил ни одной молитвы, ни одного отпевания. И хоть был он молод, показал себя человеком глубоко набожным, верно чтившим слово божье. Беркимбай говорил людям, что Кайыр учился в Казани в школе духовенства и хорошо владеет арабским языком.
«Он же в морское училище поступал, – возражали в ауле. – Да не учился толком в училище этом. Не выгнали ли его оттуда?»
Другие добавляли, качая головами: «Знали мы его отца – редкий болтун был и проходимец. Недалеко сыночек от отца ушел: в школе-то как он учился, припомните, люди добрые. Не похоже, чтоб имел он способности к арабскому, очень непохоже…»
Но мулла Беркимбай положил однажды конец пересудам: – Большой грех для мусульманина судить о том, чего он не видел, чего он не знает. Навлечете на себя кару божью. Знайте же! Он был изгнан из училища за то, что одновременно посещал духовную школу. И самоотверженность молодого человека на пути служения Аллаху достойна только похвалы.
Так сказал однажды Беркимбай; суровыми глазами из-под тяжелых бровей оглядел он окружающих.
Не было в округе человека, который когда-либо мог бы возразить мулле Беркимбаю. Старики
