выпить, сказал Кромм, потом заметил Каймана, маячившего за спиной Иебедайи с обеспокоенной рожей и добавил: заметьте, на вашем аэрокабе ни единой царапинки, патрон Кайман.
Он проснулся около полудня в своём гостиничном номере. В постели рядом валялись несколько бутылок сидра и ополовиненная бутыль крепкого самогона, однако похмелья Кромм не чувствовал. Все мысли покинули его и только ярость холодной голубой стрункой пульсировала внутри в такт щепотке живого песка, бесившегося рядом. Ох, спасибо тебе, великий буамакан, ты спас меня этим своим песком, прошептал Кромм, чувствуя сильное желание поцеловать танцующие песчинки.
Он тяжело выбрался из кровати, распинывая одеяло ногами, добрёл до ванной, пропустил непрогревшуюся воду, налил почти до краёв ванны исходящего паром кипятка, подождал, пока он слегка остынет, и медленно опустился в воду.
Идиот. Торопыга. Кто тебя гнал? Кромм нырнул, чувствуя, как обжигает лицо, вновь поднялся над поверхностью, отплёвываясь и отжимая бороду, и снова спросил, глядя на собственное раскрасневшееся отражение в зеркале: доволен, блядь? Тебе, бойцу деревенскому, живодел Деметрия понятным языком сказал: не спеши, людей насмешишь. Кромм вспомнил издевательское выражение лица Каймана, вместе с Иебедайей выслушавшего всю историю поездки к машине снов, и снова нырнул-вынырнул со словами: господи, стыдно-то как. Он растёр лицо, словно соскребая с кожи невыносимое ощущение стыда и вылез из воды, роняя крупные капли.
Ненавижу. Ненавижу себя, проскрежетал он, шлёпая ногами к полотенцу. Он кое-как почистил зубы, чувствуя на губах привкус перегара, наспех оделся и спустился в холл. Церемонный гостиничный служка посмотрел на него с гримасой преданности, но Кромму почудилось, что он тоже насмехается. Кромм скрипнул зубами, неразборчиво буркнул в ответ на предложение позавтракать, и вышел на шумную площадь, залитую пением и звуками льющейся отовсюду музыки.
09. Цвет яшмы
Чарица шла, слегка пританцовывая на носках, легко кружилась и пела. Капюшон скрывал тяжёлую золотую корону на её кудрявой голове и прохожие не подозревали, что всесильная царица чафали запросто идёт по улице ледяного города вместе с тысячами трудяг, за гроши вкалывающих по десять часов в день. Тем не менее, от неё исходила внутренняя сила, которую они чувствовали, несмотря на тягостные раздумья о том, что сегодня добыть на ужин, как дотянуть до зарплаты и как не лишиться даже той беспросветной работы, что изнуряла их день за днём. Мужчины удивлённо и с некоторым возбуждением глядели ей вслед, любуясь лёгкостью её походки, тем, как она парила над неровными чёрными камнями мостовой. Женщины, наоборот, не скрывали своей зависти, делали брезгливые гримасы, шептали: дурочка сумасшедшая.
Она действительно улыбалась как сумасшедшая, чувствуя, как внутри неё разбухает неведомая ранее сила. Она никогда не была беременна, но сейчас
