в устье реки Гудзон, к юго-западу от острова Манхэттен. Был полдень, в ясном голубом небе ярко сияло солнце. Мимо проплывали другие суда, и клубы дыма из их труб наводили на мысль о флагах, развевающихся на ветру.
– Вы видели статую? Клянусь всем святым, она гигантская! – вскричал какой-то мужчина в берете.
– Шедевр! – подхватил очень элегантный господин с моноклем в глазу и свернутой газетой под мышкой. – Мы можем гордиться тем, что это Франция презентовала ее Соединенным Штатам по случаю столетней годовщины американской независимости. Открытие состоялось два дня назад, 28 октября, в присутствии президента США мистера Гровера Кливленда. Все это я узнал от капитана.
С замирающим сердцем Гийом стал бередить свою незаживающую рану. Он представил Катрин стоящей рядом и с любопытством взирающей на знаменитую статую.
– Посмотри, Лисбет! Посмотри, сколько людей на пристани и в лодках! Такое впечатление, что они нас встречают. Господи, мы в Америке!
– Папа, почему ты называешь меня Лисбет? – с едва различимой ноткой неудовольствия спросила девочка.
– Ты прекрасно знаешь почему. В Нью-Йорке это будет звучать естественнее. Моя принцесса, нас ждут и другие перемены. Мы на пороге новой жизни, в Новом Свете!
Комок подкатил к горлу, и Гийом умолк. Он только притворялся воодушевленным, надеясь увидеть на худеньком расстроенном личике дочки улыбку. Он не мог на нее наглядеться: белый ситцевый чепчик поверх темных кудрей, черты лица нежные, тонкие, на подбородке ямочка…
– Милая, мы обязательно будем счастливы, – сказал он так, словно хотел сам себя в этом убедить.
Кто-то толкнул его в бок. Гийом обернулся и увидел рядом румяное лицо Колетт. Она была в отличном настроении и тепло одета, на голове – бесформенная шляпка.
– Ну, мсье Дюкен, разве это не чудесно? Мой Жак остался с детьми, а я решила постоять тут с вами. Говорят, нас паромом переправят в Касл-Клинтон, там пункт приема эмигрантов.
Колетт коверкала незнакомые специфические слова, и с ее акцентом севера Франции это звучало забавно. При других обстоятельствах Гийом бы улыбнулся, теперь же просто кивнул.
– Я в курсе, Колетт. Судовой врач рассказал, чего ждать после высадки. Снова досмотр и медицинское обследование.
– Что ж, не буду вам надоедать, раз все сами знаете. Я-то хотела помочь… – сказала женщина.
– Прошу прощения, – спохватился Гийом, – за свою черствость. Не знаю, что бы я делал без вас, Колетт, я безмерно вам благодарен за вашу помощь. Все так непросто. Я ежесекундно думаю о жене. С каким восторгом она бы разделила всеобщий энтузиазм! Ее кончина зафиксирована в бортовом журнале, капитан указал обстоятельства смерти и дату. Моя обязанность – сообщить ее родителям, живущим во Франции. Они возненавидят меня еще больше. Они были против нашего отъезда. Господи, и оказались правы.
Слова освобождали его от невыносимого стеснения в груди. Колетт слушала, изобразив скорбную гримасу. Элизабет не упускала ни слова из их разговора.
