только убирайся!
– Иду уже! Ишь, разошелся, говорун…
Когда старуха Василиса уходит, Вольдемар принимается крушить саблей все, что попадается под руку. Отшвыривает саблю. Пытается распахнуть окно. Рвет ручку. В конце концов окно распахивается, и за ним оказывается обыкновенный городской пейзаж с высоты пятого этажа: большая улица большого города, вдоль дороги сидят черные сугробы, идут и стоят на перекрестке люди, грязные автомобили льют грязь на ретивых и осторожных и друг на друга. Падает мокрый снег с дождем. Начало весны.
2. УВЕРТЮРА К ЖИЗНИ
Ночь июньская тлела сигаретами, – а они бежали с выпускного бала, будто хотели догнать или скрыться, но никакой погони за ними не было, и никто от них не убегал. Это летящий впереди всех долговязый Вольдемар (по кличке «Моцарт») завораживал и заражал друзей лихорадочной целеустремленностью, тянул за собой, как игрушечных на веревке, и они привычно тянулись – атлет Сергей (школьная кличка «Байкал») и щуплый Давид Рот по прозвищу «Jesus Christ Super Star».
На этот раз Волька не понимал, куда они несутся, ради чего кинули веселую компанию и каким образом можно будет оправдаться – хотя бы перед Веркой Денежкой, Олька Ништячка обошлась бы и так.
Эх, прощай школа!
Отец и сын, и дух,
и беспокойный бес,
Я сам себя тащу
Из петли в небеса.
Я все-таки взлечу,
Преодолев свой вес,
И снимутся вороны,
не доклевав глаза!
Беспокойный бес наяривал, видимо, вовсю: ноги несли сами.
Так они вылетели к железнодорожному полотну, пробежали вдоль него до шоссейного моста через реку и железную дорогу (шоссе соединяло город с загородным парком), спустились к реке, торопливо разделись и с криком и хохотом бросились в воду. И тут же остыли и замолчали, – река разъединила их. Волька от досады на себя и на весь этот бессмысленный галоп стал мощным брассом выбирать вправо, против течения, под мост и на середину. Серега держался на месте, едва шевеля руками-ногами; он успел заметить осторожные сигаретные огоньки и теперь, на всякий случай, не хотел далеко отплывать от брошенной впопыхах на берегу одежды. Давид лег на спину, раскинул по воде руки и ноги – и так, медленным крестом, начал тихо сплавляться вниз по течению, кружа себе голову звездоворотом.
…я сам себя тащу из петли в небеса;
я все-таки взлечу, преодолев свой вес…
Внезапный крик – о помощи! – снова соединил их вместе.
Серега выпулил себя из воды и первым, не раздумывая кинулся вверх, в копошащуюся под мостом темноту. Следом уже поспевал на длинных ногах Вольдемар. Давид выбрался гораздо ниже и теперь бежал по откосу, накалывая ноги, подпрыгивая и хватаясь то за пятку, то за носок.
Под высокими сводами моста три молодые энергичные женщины избивали терпеливую крепкую старуху. Ее белая в черной крови рубаха, как и белая же юбка, пузырилась и опадала парусными клочьями, а сама она утлым корабликом перелетала от одной фурии к другой, бежать не пыталась, на удары не отвечала,
