и крепкая, как железнодорожная шпала.
– От чего же – не сбылось? – усмехнулась она. – Сбылось. Точь-в-точь!
– И что же ты им такого наколдовала?
Старуха уселась рядом, переспросила как бы для разгону:
– Наколдовала-то?
И вдруг закричала:
– Эй, паря, кончай кровь лить! Вылазь на починку. Вот так.
Серега без разговоров повиновался.
– А наколдовала-то? Да на что человек способный? Угадать да помочь. Не боле. Не Господь. Раз угадал – значит, предвидел, ясновидящий. А кто помог – остановил или подтолкнул – тот заклятье положил, колдун. Ну, как там дела, паря?
– Действительно! – приподнялся на локте Серега. – Перестала!
– Ну и славно. Руками-то не тронь. Полежи еще чуток. Вот так. Молодец. Послушный. Далеко встать даст – послушание-то.
– А сама-то ты колдунья или ясновидица? – не отставал Волька.
– Ишь, прыткий! Перемешано в жизни-то. Слово – оно двояко действо имет. Вот скажу какому: помрешь завтра! А он возьми да и помри. Что это будет, как по-вашему?
– Стечение обстоятельств? – предположил несмело стоящий в мокрых трусах Давид.
– Как же! – усмехнулся Волька. – Сама его и кокнула потом.
– Есть доля в твоих словах, – согласилась старуха. – А быват-то как? Скажу: помрешь! Да токо просто так – кому ни попадя – тако слово не брякну. У каждого есть свой кровоток в душе. И если подойти внимательно, то и знать сумешь, где там у него место узко. На то и бей! Вот так. А уж какому дам это мое слово – тот и почнет его думать и переживать. День, ночь, день. А к тому-то вечеру, Бог даст, и опрокинется-а!!!
Старуха заорала-захохотала так, что месяц оборвался с неба и пошел рябью у берега, под мостом эхо запрыгало, а у возвращавшегося из загородного парка дежурного троллейбуса слетели токоприемники с проводов, и рассерженный водитель долго не мог установить их на место.
– Слово – оно всегда магическу силу имело! – отсмеявшись, заявила старуха. – Токо позабыли люди. Обтелепали слова. Брякают, что ни попадя. Вот слова-то и стали пусты и звонки, как скорлупа без ядрышка. И не смогут таки орехи силу иметь. Не взрастут – ни хмелем, ни беленой. Позабыли. Воздух токо сотрясают. Однако, некоторы помнят! – усмехнулась старая и огладила свою бывшую рубаху. – Сами помнят и другим поминают. Для науки. На том и спасибо живет!
Старуха церемонно поклонилась в темноту за рекой, в сторону загородного парка.
– Да за такую науку морду бить надо! – поднялся на ноги Серега.
– На женщин руку поднимать нельзя, Серый, – с притворным нравоучением в голосе вздохнул Волька. – Их обнимают и целуют. Я их никогда не бью – западло!
– И я тоже, – сказал Давид и пламенно застеснялся.
– А ты их и не целуешь, – заметил ему Вольдемар.
– Ну почему же? – смутился Давид.
– Этого я не знаю.
