меня. У них необычный разрез глаз и ступни плоские как утиные лапы, но в остальном они ничем не отличаются от детишек диких африканских или каких-нибудь полинезийских племен. И мальчики, и девочки голые, очень смуглые, с пыльными спутанными волосами. У самого мелкого сопля свисает чуть не до пупка. Старшему лет двенадцать (хотя кто их знает, как быстро они взрослеют?), в силу возраста он самый смелый. Настолько храбрый, что протянул руку и дернул меня за подол. Я скорчила зверскую рожу и зарычала. Знаю я их, хулиганов: дай палец – откусят руку! Вся орава завизжала и кинулась врассыпную; мелкий принялся с ревом петлять по полю, и уже две сопли путались у него в коленках. Я расхохоталась. Грешно смеяться над детишками, но уж очень они забавные.
Рискнула отойти от катера, чтобы, перегнувшись через изгородь, дотянуться до ближайшего дерева. На тенистой тропе сада было почти прохладно, глянцевитая темно-зеленая листва так свежо пахла! Я сорвала бледно-желтый плод, потерла морщинистую кожицу. Это что-то вроде лайма или лимона, только размером с мячик для пинг-понга и такое же твердое. Есть его не хотелось. Что ж, все понятно. Культурных растений еще практически не существует, а этот сад – своего рода опытная делянка нанья. Они превращают растения, дающие кислые мелкие плоды, в более полезные. Выводят новые сорта. В двадцать первом веке это занимает несколько лет, но там-то работают не с дикой растительностью, а с фруктами и овощами, которые до того культивировались тысячелетиями, а здесь эта работа, похоже, только начата.
Между деревьями в саду кто-то двигался. Я всмотрелась в игру листьев. На тропе появился нанья. Наверное, это и есть Бероэс? Первым моим побуждением было вернуться к катеру – вспомнились слова великого Анту про то, что меня никто больше не должен видеть, – но любопытство оказалось сильнее. Замерев с лимоном в поднятой руке, я во все глаза рассматривала незнакомца. Впервые я увидела мужчину-нанья не в шелковом платье или юбке, а в коротких штанах из плотной коричневой ткани. Бероэс красив той же чеканной красотой, что и все нанья: белая кожа, голубоватые веки, губы, ладони и ногти, светлые волосы, идеально правильные черты лица, гармонично развитое тело. Уши у него маленькие, как у всех молодых нанья, – у Теи, Теривага и его напарника Парьеге. Вот у Бьоле уши так уши! Сразу видно, что всю жизнь росли! А у великого Анту еще больше, но когда смотришь в его мудрое лицо, огромных ушей совсем не замечаешь.
И все же этот нанья отличается от обитателей Высокого дома. Дело не в более низком росте и не в движениях, которые у него резки и порывисты, а скорее в выражении лица. Это лицо с короткими бровями и широким носом очень капризно, меняет выражения каждую секунду. Подвижные губы то улыбаются, то кривятся, ноздри нервно дергаются.
Он тоже заметил меня издалека. Свернул с тропы, прошел между деревьями и, одним прыжком преодолев разделявший нас кустарник, резко заговорил со мной на языке лулу, которого я почти не знала. Голос высокий и ломкий, как у подростка, не сравнить с голосами Теривага или Бьоле.
