Офелию мою. -
И, право, слышал он едва ли,
Как мы шумели, вызывали,
Он не искал наград у нас,
С Марины не спуская глаз.
Уже белело утро. Баржи
По стали светло-серых вод
Влачил лениво пароход.
За эту ночь он вырос, старше,
Живее стал.
Волна в песке
Чуть лепетала пенной кромкой.
И бой колес тугой и громкий
Раскатывался по реке.
К чему подробности. Он шалым
Ходил недели полторы.
Но поезд, грохоча по шпалам,
Ее увлек. Конец игры.
О, яркость летнего спектакля,
Ты тускнешь. Время-бутафор
С подмостков выметает сор.
Не кудри Гамлета – а пакля,
Не Дания, а волжский плес.
И далее, не знаю, кстати ль
Сравненья множить без конца,
Но перед ним не тень отца,
А выцветший преподаватель
Латыни…
Значит, надо мне
Телеграфировать жене.
Но что за путаница в датах!
Однако, верно. Он женат.
Рассказ наш пестр. Он весь в заплатах.
Он мечется вперед, назад…
И за героем вслед, в одышке
Несется автор, за полу
Его хватает на углу:
– Нет, брат, не выскочишь из книжки.
Куда?
– Да, я на телеграф.
Тут безусловно Лугин прав.
Почтамт. Графленый бланк.
– Отсрочка
Отъезда. –
Мелких букв нажим.
Исчерчен лист.
Готово. Точка.
Теперь куда мы побежим?
Нева. Ну что ж? Пускай покоем
Подышит он.
Тут сложен тес,
И гладким и упругим строем
Столбов и лестниц мир возрос.
Тут Петропавловки твердыни
Приземистые тяжелы.
И ангел маленький с иглы
Мерцает в глянцевитой сини
Небес. И между круглых ростр
Сомкнулась биржи колоннада.
И шпиль адмиралтейства остр.
И желтобокого сената
Чуть выступившая видна
В блистаньи солнечном – стена.
Нет, кончено. Здесь первый роздых
Позволим мы. Спешить куда?
Насыщен морем свежий воздух,
Играет бликами вода.
И горечь дум обезоружив,
«Я опираюсь о гранит».
Пусть мнутся складки пенных кружев,
Пусть их ничто не сохранит.
Но легким выплескам внимая,
Чтоб не ждало в грядущем нас,
Я жизнь, как друга, принимаю
И
