ты как? – Голос удивлен. Глупый голос думает, что я сломался.
Разворачиваюсь к нему на каблуках. На лице моем горит сумасшедшая улыбка:
– В полном порядке.
Банальная фраза. Ей не верят даже дети.
– Ты побледнел…
– Я в порядке. Это гастрит.
– Точно?
Развожу руками. Боль внутри становится невыносимой, такой, что хочется выть. Но я улыбаюсь. Темные глаза, наконец, выпускают меня из своих объятий, так и не выискав лжи.
– Был у врача? – Лишний вопрос. Дань уважения собственным погонам.
– Да, я лечусь.
Снова взгляд ищет во мне ложь. Но не находит.
– Не запускай, это дело такое…
«Когда вы последний раз проходили обследование?»
Вопрос всплывает в памяти, как разложившийся утопленник.
«Я не помню»
Теперь улыбаюсь неподдельно. Глазами. Боль уходит. Расцепляю челюсти. И только кислая слюна все еще скапливается под языком.
– Что-нибудь нашел?
Пожимаю плечами, не понимая вопроса. Что может быть в пустой коробке с красивым, пышным бантом? Нет, я ничего не нашел. Только коробку.
Входная дверь неожиданно хлопает и все подпрыгивают. Просто ветер. На улице сегодня настоящая осень – золотая буря.
Нужно спуститься вниз, в подвал этого странного, картинного дома, по скрипучим пыльным ступеням. В полумрак чистилища. Туда, где убивали людей.
Понимаю, что до сих пор улыбаюсь. И все глаза смотрят на меня, в недоумении. Думают, что я свихнулся. Жаждут этого.
Стираю улыбку с лица, превращая его в каменное изваяние. Глотаю противные слюни. Это место великой скорби, я не должен был забывать.
Опускаю голову, направляясь к лестнице в подвал. Вижу красные полосы на деревянном полу. Они, словно адские указатели, ведут мое тело в темный мир бесконечной боли. И я шагаю туда, не в силах остановиться, сжимая крепко, между ладоней, цветастую коробку с ярким бантом. Именно там, внизу, я сумею ее наполнить так, что хватит всем. Так, что все будут блевать! Потому что не привыкли видеть такое! Потому что никогда не копали эту мерзость так глубоко, как я.
Ступени скрипят. Умоляют остановиться. Не слушаю их, опускаясь все глубже во мрак.
Тут тоже голоса. Я слышу женщину, узнаю ее. Но вижу лишь тени. Людей здесь по-прежнему нет.
– Антон!
Они приветствуют меня в унисон. Поднимаю руку.
Тусклый свет от грязной лампочки, висящей под потолком, льется вниз, как моча. Он, то и дело, мигает, предсказывая свою скорую кончину. Я погружаюсь в его мутные воды, ощущая физически, как он вливается ко мне в рот, вяжет язык, обволакивает зубы. В мерцающей серости, среди безликих теней, передо мной раскрывается вся ужасная правда этих стен. И я понимаю ее, смотрю, не в силах оторваться.
Посреди подвала стоит пыточный столб. Черный, вымокший от крови. Но до сих пор голодный и жаждущий. Ржавые крюки, вбитые в него под разными углами,
