style="font-size:15px;"> – Не звонишь совсем… – она не слушает. Верит только своим словам. Тени не умеют любить. Просто им всегда нужен кто-то, чтобы существовать.
– Не здесь…
Я даю ей надежду. И на миг ее лицо вспыхивает передо мной, точно пламя. Но тут же гаснет.
– Поужинаем?
Чувствую ее тоску. Ее одиночество в пустой, съемной квартире:
– Да.
И снова лицо. Грустное и красивое. Передо мной.
Молчание затягивается. Она не уходит, стоит и чего-то ждет.
– Есть что-нибудь интересное?
– Все по-прежнему…
Она не понимает вопроса. Я спрашиваю про подвал. Не про нее. Хочу обратиться к ней по имени, но не могу вспомнить, как ее зовут. И от этого мне становится не по себе.
– Что-нибудь интересное… здесь.
– А, прости… – смеется. Глупо и неестественно. – Только начали, пока ничего…
– Плеть… – в горле саднит. Откашливаюсь. – Плеть под столиком.
– Не надейся на отпечатки…
– Хочу видеть, что она из себя представляет.
– Зачем?
– Ты достанешь?
Она уже натягивает перчатки. Резина противно скрипит.
– Сейчас…
Отхожу в сторону, давая ей простор. Рука осторожно вытаскивает плетку. Железные наконечники, на концах кожаных лент, звенят, будто колокольчики.
– Ух, ты… Адская игрушка. Антон?
Он бил ее по ногам. Хлестал изо всей силы, получая наслаждение. Но это не крюки. Не то, что по-настоящему его заводило.
– Хорошо. Нужно найти цепь.
Рука держит плетку двумя пальцами:
– Цепь?
Достаю сигарету:
– Да. Цепью он сломал ей колени.
Щелкаю зажигалкой. Дым заполняет легкие.
– Так и не бросил? – ненужные вопросы. Кончик сигареты обращается в пепел.
– Ищите цепь.
Плетка уплывает в сторону. Каблуки удаляются. Мы должны найти здесь хоть что-то. Разрыть эту выгребную яму до самого дна. Это наша работа! Наш долг!
У стены, по правую от меня руку, стоит железная клетка. Небольшая, в половину человеческого роста. Дверца распахнута. Ржавые трубы и косые швы с нагаром, дают понять, что убийца делал ее сам. Неумело, и значит, мог пораниться. Но как давно это было? У меня нет ответов.
Здесь он держал ее.
Подхожу к уродливой тюрьме. Одна из труб исцарапана чем-то металлическим. Ее словно бы неустанно скоблили. Вижу рыжую пыль на полу и спустя всего миг, загадка разламывается перед моим натиском, как гнилой пень.
Наручники! К ее ноге, потому что руки в ней он любил больше всего. Ни капли свободы! Даже внутри этого убогого железного ящика – как животное, как самое ничтожное существо на земле. Он хотел, чтобы она чувствовала себя таковой. И она чувствовала. Именно этими прутьями, этими кандалами, он сломал ее окончательно, заставил верить
