падать сквозь дыру в потолке, их собиралось столько, что казалось, они сбегались сюда со всего Добробрана. Если Валааму удавалось схватить еду раньше голодных крыс, они нападали на него, раня острыми зубами, и он с криком отбрасывал их босыми ногами, прижимая к груди заветную выпечку. Потом он стал бросать им куски и тогда, деля добычу, они оставляли его в покое на время, но крыс было слишком много, и пленник боялся того, что просто умрёт от голода и устроит серым разбойникам, обгладывающим остатки мяса на его костях настоящее пиршество.
Через вырытые в стенах норы, крысы бесшумно подкрадывались к нему и больно кусали, разрывая плоть лезвиями маленьких острых ножей. Валаам был весь покрыт незаживающими ранами, которые старался не запускать, промывая водой и единственным обеззараживающим средством, доступным ему – своею мочой. Теперь он держался ближе к ручью, в середине своего склепа, где как он думал, погребён заживо.
Пленник не видел себя, но был уверен, что выглядит ужасно и сейчас больше похож на покрытое струпьями заросшее грязными волосами животное в лохмотьях, оставшихся от праздничной одежды, чем на человека. Страдая от свалившихся на него мучений, он лежал на охапке, снесённой в одну кучу соломы, хоть как–то защищавшей от холода, готовясь к очередному нападению. Он спал урывками, от бессонницы, ставшей его постоянной спутницей вместе с голодом, чувства обострились; глаза ему больше не были нужны, он выучил каждый дюйм своей тюрьмы и полагался теперь лишь на слух да на обоняние.
Он услышал её раньше, чем почувствовал мускусный запах, это была крупная особь, настоящий крысиный король, и как только голодная тварь впилась ему в руку, он тут же навалился на неё всем телом, подминая под себя. Не обращая внимания на укусы и текущую по пальцам кровь, он держал визжащего монстра в своих руках, пытаясь, как следует разглядеть и почувствовать, но не смог ни того, ни другого.
– За что же Господи, ты оставил меня! – в отчаянии закричал Валаам и вдруг, поддавшись спонтанному порыву какой–то звериной ярости, впился в крысу зубами. И он услышал её. Нет, не писк, а настоящий почти человеческий крик боли и ужаса раздался в его голове. Но он уже не мог остановиться, даже не думая, что способен на это, разрывая зубами шкуру пойманного зверька. Выплёвывая шерсть и внутренности, он грыз бившееся в агонии тело, ощущая тошноту, голод, который туманил разум жаждой плоти, а ещё безумие, что мягкой волною накатывало на него.
Потом его долго тошнило, но желудок давно уже был пуст, и лишь горькая слизь вылетала из горла, но зато в тот день Валаам впервые за время, проведённое в заточении смог выспаться и крысы, если даже и сновали вокруг, почему–то не трогали его.
Маленькие монстры по–прежнему досаждали ему, как и голод, но Валаам больше не ел их, а если ему удавалось поймать рыжую чертовку, то просто разбивал ей голову о стену. Он стыдился себя за тот порыв, боясь признаться что, разрывая зубами, мясо ещё живого существа с текущей по губам тёплой
