почти пятисот лет. Он пережил даже сильнейший пожар десятого года. Тогда он украшал окно Лейнского аббатства. Говорят, когда люди стали выпрыгивать из окон, спасаясь от огня, один послушник не посмел разбить его, проникнутый благоговением перед святым сюжетом. И ни огонь, ни дым не причинили им вреда. Впрочем, я далек от мысли, что какой бы то ни было пожар может сравниться с вами по разрушительной силе.
Профессор молчит какое-то время, собираясь с мыслями.
– Паралич отступит, не беспокойтесь. Через пару часов сможете стоять на ногах. Говорить – и того раньше. – Доктор салфеткой обтирает мне запекшиеся губы, подбородок, промакивает мокрые пятна на пижаме. – Одежду вам тоже вернут. Пока вы были без сознания, мы сочли за лучшее вас осмотреть и сделать несколько уколов. В лесу небезопасно, господин Леннокс. Надеюсь, вы успели сделать надлежащие выводы о перспективности подобных эскапад в будущем. Я ведь полагал, что имею дело с джентльменом. А ваш буквальный удар ниже пояса основательно подорвал это убеждение. Не говоря уже о том, что это было дьявольски неприятно. Ну да у вас будет время поразмыслить над вашим поведением.
Профессор выбрасывает салфетку в урну. Тщательно протирает руки ватным тампоном, смоченным в каком-то растворе. Оттянув манжету рубашки, смотрит на наручные часы.
– Вынужден вас оставить. Через двадцать минут начнется собрание Совета попечителей. Я бы хотел подготовиться, с вашего позволения.
Не услышав возражений с моей стороны, доктор встает со стула и еще раз окидывает меня огорченным взглядом.
– Я распоряжусь, чтобы вас переправили в более удобное место, где вы смогли бы отдохнуть. Помнится, я обещал вам завтрак в университетской столовой, но, учитывая ваше состояние, с этим придется повременить. Вас покормят, когда сможете самостоятельно сидеть и глотать. Что ж, я не прощаюсь.
Я ненадолго остаюсь один, потом в помещение входят четверо молодых парней – вероятно, первые подвернувшиеся Целлосу студенты. Они перекладывают меня на натянутое покрывало и в таком виде выносят из здания. Проносят через небольшой двор (мне на лицо успевает упасть несколько дождевых капель), поднимают по лестнице соседнего корпуса и оставляют на кровати в помещении, похожем на гостиничный номер. Выйдя, запирают за собой дверь на два оборота ключа. Это хорошо. Значит, опасаются, что скоро я буду в состоянии повторить попытку к бегству. Слышу с улицы чей-то молодой смех.
По щеке катится слезинка. Нет, я не плачу. Вроде бы не плачу. Побочный эффект моего паралича. Но вообще-то я бы не отказался проглотить сейчас пригоршню антифобиума. Даже застонать нету сил. Ни на что нету сил. Только бы выкарабкаться… Вернуть себе свое тело… Через пару часов, сказал профессор. Это еще терпимо. Можно и подождать.
Только вот дальше что? Можно подумать, что-то изменится. Вот я лежу сейчас и ничего не могу сделать. Так это, надо признать, для меня давно уже норма. Взять хотя бы связь с женщиной, которая мне не принадлежит, –
