шеф! Я вас слушаю.
– Привет, Николя. Прочитал твой отчет. Молодец, четко, по-деловому, без соплей и воды.
– Стараюсь, шеф, не зря есть ваш хлеб.
– Так-таки уж и хлеб. Небось, маслицем и фуагрой его намазываешь, а? – засмеялся Карамазов.
– Не без этого, не без этого.
– Ладно! Шутки в сторону. Я тебя вот о чем хочу попросить. Найми какого-нибудь толкового частного детектива, со связями в полиции, в жандармерии… ну, сам понимаешь. Я хочу знать, куда делась украденная рукопись Достоевского. Мне она нужна. Денег на это не жалей.
– Хорошо!
– И еще! Найди, пожалуйста, если они есть, конечно, наследников этого, как его… ну, букиниста?..
– Пьера Куртуа.
– Да, да! И выясни, можно ли у них выкупить имеющиеся подлинники рукописей.
– А ежели наследников у мсье Куртуа нет? Ведь по нашим законам частная собственность в таком случае переходит государству.
– Николя, как говорят у нас в России, на нет и суда нет. И все-таки попытайся их каким-нибудь образом вытащить… Ну, сам понимаешь…
Николя вздохнул, ответил не сразу.
– Вы же понимаете, что это будет незаконно. И будет нелегко.
– А кому сейчас легко, Николя? – неожиданно вспыхнул Карамазов и отключил связь.
Он был по-настоящему зол: прямо из рук у него уплыла такая ценность. Он сделает все, потратит любые деньги, чтобы найти эту рукопись.
11
Жизнь в Семипыталовске, как называл Федор Достоевский Семипалатинск, для отбывавших там каторгу была не сахар. Это был третий и последний этап сибирской жизни писателя. Здесь омскую каторгу сменила бессрочная солдатчина – 2 марта 1854 года Достоевского определили рядовым в 7-й Сибирский линейный батальон. Но даже в этом перемещении он увидел для себя плюсы – после каторги в солдатчине появлялась возможность уединения.
О кошмарной жизни в Омске Федор Михайлович жаловался младшему брату Андрею в своем письме от 6 ноября 1854 года: «Что за ужасное это было время, друг мой, я не в состоянии тебе передать. Это было страдание невыразимое, бесконечное. Если б я написал тебе сто листов, то и тогда ты не имел бы представления о моей тогдашней жизни».
Прибыв на место отбывания солдатской службы, Достоевский первым делом начал перечитывать всю написанную за последние пять лет литературу, особенно упивался тургеневскими «Записками охотника», которые прочитал залпом и вынес упоительное впечатление.
Впрочем, несмотря на некоторые плюсы, первые два года жизни в степном Семипалатинске были для Достоевского не намного легче, чем на каторге. Едва Достоевский первый раз появился в казарме, капитан Веденяев, которого все в городе называли не иначе как Бураном, подозвал к себе фельдфебеля и, указав на новоприбывшего, обронил:
– С каторги сей человек. Глядеть в оба и поблажки не давать.
Приказ начальства был принят фельдфебелем к сведению.
