любви. В этом мире она была бесконечно далеко. Скорее всего, ее придумал Рембо. Или Бенжамен Пере? Что ж. Солнце раскрылось. Не идти же в “Just.ru”. Диджитальная игра? Удержаться в легкости. Простить продавцов. Только чистая и беспредметная любовь. Солнечная звезда падает вокруг мира. И восходит над головой. Ее так трудно удержать. И так легко. Просто идти поверх улиц. Со звездой в голове. Без опоры на плечи. На тротуар плеч. Любовь учит уроки вечером, а отвечает утром. Думает о своем Филе. И так близко, у подъезда. Ее удивленное смешное лицо. А я боялся поцеловать. Новое неизвестное. Икс. Новое море и новая земля. Зачем же писать в мессенджере, что любишь меня, что я тебе снился? А потом кричать на улице, чтобы я от тебя отстал…
10
Пора было опускать бетонные кольца и укреплять стены колодца. Яма могла обвалиться, могло завалить. Вода была все ближе, но и все дальше. Как в пустыне. Татары спускались и поднимались по очереди. Приехал бригадир, сам поднимал их на кованом ведре. По глубине это было уже двадцать второе кольцо, но воды все не было. Татары переговаривались по-татарски. Валентин видел их озабоченные лица. Ему казалось, что они говорят о том, как возвращается все в этом мире, что это только так кажется, что будет как-то по-другому. А все будет, как всегда.
Он ничего не хотел вспоминать. Пусть страшное знание останется позади. Но воды все не было и не было. А Вера приехала и уехала. И телефон ее не отвечал. И телефон Фила не отвечал. И солнце как-то тихо пламенело, слепо раскаляясь на закате. Холодное и безжалостное. «Как когда умер отец», – сказала сама собой мысль.
Татары уходили на закат, черные татары, в сторону неба. Бригадир сказал, что назавтра довезут еще четыре кольца и уже начнут опускать.
– Трудная вода, – пожал плечами бригадир, когда Валентин спросил его, почему воды все нет.
Вечер постепенно рассеялся. Осталась только тьма. Валентин лежал в темноте, ждал звонка. Он не хотел вспоминать…
Психиатр вышел. Эти мои слова: «Я задушу ее, гадина, я разорву ее на части». Я еле сдерживал слезы. А ты молчал. «Ну, что ты молчишь?» – повторил я. Но ты не сказал ни слова, ты не смотрел на меня. Ты даже не сопротивлялся, дал себя отвезти, хотя перед этим, когда я пытался с тобой объясниться и сказал, что все знаю, что мне позвонили из школы и что я открыл твой мессенджер и все прочитал, ты тихо ответил мне, что я сошел с ума – и выскочил из комнаты. Ты мог не вернуться, но ты вернулся. Лег спать. «Надо вызвать скорую, пока не поздно, – сказала Вера. – Ты должен вызвать, пока он спит». «Я знаю». И я все никак не мог решиться. Я знал, что ты мне этого не простишь. Мой сын мне этого не простит… А что я мог сделать? Оставить все. Как есть? Лучше вызвать. Лучше перестраховаться. Это лето. Сначала отец, потом мать. Думал, все кончилось. И теперь ты? Я плакал, когда психиатр вышел. «Я разорву ее на части… Гадина…» Ты молчал, как будто меня не было в кабинете. Как будто у тебя не было отца.
Он сам не знал, почему. Почему все обрушивается сразу. Со всех сторон.
