став пред нею на колени, просил в преступлении своем милостивого прощения, извиняясь, что он учинил сие дерзновение от чрезвычайной любви.
– Я вам сие преступление прощаю, – сказала маркграфиня, – только впредь надобно быть терпеливым и рассудительным. Однако ж я думаю, вам уже время ехать домой, ибо вас давно по всему городу ищут, а завтра прошу вас к себе отобедать.
– Как, Ваше Величество, – отвечал милорд, – возможно ль, чтоб я так скоро мог сюда возвратиться?
Маркграфиня, усмехнувшись, сказала:
– Без всякого сомнения можете, только я прошу, чтоб о сем моем доме никому не объявлять, и когда ко мне поедете, то ни одного человека с собою не берите. Вы от Лондона не так далеко, что отсюда его можете увидеть.
И отворила окно, в которое он действительно сквозь редкую рощу город увидел и не мог надивиться, что оный дом так близко от Лондона, а никто про него не знает.
Маркграфиня приказала заложить карету цугом, в которой милорд и поехал. И, выехав из рощи на большую дорогу, увидел, что Лондон от оной рощи отстоит не более одной мили.
Приехав домой, карету отпустил к маркграфине, а в доме у себя сказал, что заехал с поля к Мералию и у него две ночи ночевал, а сам, переодевшись в другое платье, поехал к невесте своей Елизабете.
Мама же Елизабетина чрез волшебные хитрости все, что с ним происходило ведала, только никому не сказывала, а просила Елизабету, чтоб она, когда он к ней приедет, спросила, где он был.
Как скоро милорд вошел к Елизабете в спальню, то она с насмешкой благодарила его за присланную дичь, на что милорд с учтивостью извинялся, что за несчастьем от приключившейся сильной грозы услужить ей тем не мог, а другим временем, конечно, от собственных рук служить будет. Елизабета, по научению своей мамы, различными способами старалась выведывать о его приключении, но ничего сведать не могла.
И так он, просидевши у нее до самого вечера, простясь, поехал. И, выехав из ее дому, бывших с ним, одного лакея послал домой за табакеркою, а другого к Мералию спросить, дома ли он, и приказал себя искать во дворце, а сам поехал к маркграфине. И как скоро приехал к ее дому, то прикованные у ворот львы тотчас вошли в свои места и его пропустили.
Въехав на двор, вошел прямо в маркграфинину спальню. Увидевши его, она встретила с великою радостью, и весь вечер препроводили в разных приятных разговорах, а по окончании вечернего стола говорила она ему:
– Любезный милорд, я очень радуюсь, что вы еще одну ночь у меня ночуете, только теперь уже в одной с вами спальне я ночевать не буду, для того что вы так не воздержны и малодушны, что хуже малого ребенка. Знаете ль вы, что я и прошедшую ночь для того вместе с вами ночевала, чтоб испытать ваше мужество и твердость ваших мыслей, но теперь, узнав, сколь вы малодушны и нетерпеливы, опасаюсь, чтобы вы сего случившегося с вами приключения по невоздержности своей кому ни есть не открыли, – что ежели сделаешь, то уже прежде шести лет никак меня не увидишь, потому что я по смерти моего
