отвечал ей:
– Ежели вам, сударыня, то надобно, то я в угодность вашу, а не по правилу ломбера, могу сказать, что вы в том правы, только опасаюсь, чтоб после вы не могли назвать меня лжецом.
Она, взглянувши на меня, сказала:
– Ах, какие это глаза, я еще отроду таких глаз ни у кого не видывала.
– Сударыня, – отвечал я ей, – я еще по сие время и сам про свои глаза не знал, что они у меня не такие, какие у прочих. Да что ж вы изволили в моих глазах приметить? Я бы за великое почел одолжение, если б вы худобу моих глаз объявить мне изволили, ибо я всегда почитаю себе за одолжение, когда кто мне в мою осторожность открывает мои недостатки, а вы, как я думаю, по вашему разуму, конечно, ни в чем ошибиться не можете, и меня в том из сомнения выведете.
– Я, сударь, – отвечала она, – другим временем о том объявлю, – и, оборотясь к Люции, шепчет: – Ей-ей, свет мой, у него самые воровские глаза.
Люция, засмеявшись и оборотясь ко мне, сказала вслух:
– Ах, какой вздор шепчет: будто бы вы, братец, имеете воровские глаза. А мне кажется – как их лучше.
Я, усмехнувшись, отвечал ей:
– Благодарствую, сударыня, за рекомендацию глаз моих, которые верно ни на кого, кроме честных людей, глядеть не хотят.
– Ах, сестрица! – сказала Анна-София. – Когда я вам так говорила? Какая это лживица! Как тебе это на ум пришло? Это, сударь, ей-ей, неправда.
– Я, сударыня, даю вам обеим на волю, – сказал я ей, – как изволите, так и выправляйтесь.
Но сестра моя, приметив ее ко мне любовную страсть, разговор сей пресекла, а показывала ей товары, которые она того дня купила, и так наш разговор кончился.
Между тем Мералий играл в карты с Доротеей-Луизой. И как он к волокитству имел великую склонность, то сколько можно старался сего случая не упустить, чего ради и вступал с ними в разные разговоры.
Доротея, по природной своей смелости, говорила ему:
– Я бы, сударь, вам никогда не советовала играть в карты.
– А для чего, сударыня? – отвечал Мералий.
– Для того сударь, – сказала она ему, – что, видно, вы еще только начинаете учиться, потому что очень много делаете фоутов и несчастливо играете.
– Нет, сударыня, – говорил Мералий, – я очень счастлив, только с вами играть не гожусь.
– Так не прогневайтесь, сударь, – отвечала она ему, – что я в том ошиблась, – и, оборотясь во всю компанию, сказала: – А об этих глазах как вы рассудить изволите?
На сие Мария-Кристина отвечала по-итальянски, ибо Мералий по-итальянски говорить не умел:
– Это беспутная волокита.
Я, услыша сие, захохотал что есть мочи, а Мералий спрашивал меня, чему смеюсь. Я ему сказал, что смеюсь своей игре.
А на Доротеины слова Мералий отвечал:
– Мои глаза, сударыня, очень похожи на ваши.
Мария-Кристина, услыша сие, захохотала и говорила опять по-итальянски:
– Поздравляю вас с беспутною волокитою.
А
