смилостивился и позволил ей подняться в спальню. Сам Рон остался внизу, чтобы закончить разговор с одним из заинтересовавших его гостей.
Оказавшись в аппартаментах для гостей, Жозефина на миг решила, что она оглохла – такая тишина стояла кругом. Затем за окном прозвучал негромкий хлопок, и небо осветил очередной букет фейерверка.
Жозефина подошла к стеклянным дверям и, отодвинув в стороны тюль, вышла на просторный балкон. Сюда почти не доносились праздничный шум и голоса, зато хорошо было видно небо, освещённое разноцветными сполохами. В воздухе пахло сиренью и ещё чем-то невесомым. Она стояла так достаточно долго, ощущая, как пронизывают тело потоки тёплого ветра, напоённого ароматами цветов, и не сразу заметила, как на плечи ей легли тёплые руки, а мочку уха обожгло горячее дыхание. Снизу доносились едва слышные переливы скрипки – Жозефина узнала «Анданте Фа Мажор» Генделя, которую разучивала когда-то по воле отца. Это прошлое своим дыханием странно проникало в бессмысленную и пустую реальность, где она стала всего лишь девчонкой, обременённой чужими долгами и чужой болезнью, но не имела ничего своего.
Жозефине казалось, что она попала в другой мир, где нет ни одиночества, ни мыслей о безысходности. И в этот миг оказавшиеся на её плечах руки настолько органично и естественно дополнили эту фантастическую реальность, что она захотела поверить, хотя бы ненадолго, что они принадлежат кому-то близкому, кому-то, кто нужен ей – и кому нужна она сама.
– Тебе здесь нравится? – прошептал Баттлер у самого её уха.
Только услышав этот голос, Жозефина на миг вырвалась из сновидения, из всполохов прошлого, озаривших привычную серость.
Баттлер мгновенно почувствовал перемену. Он и сам был зачарован видом стройной фигурки, стоявшей на балконе и открывавшей лицо навстречу осветившим небо разноцветным брызгам. Рон увидел Жозефину ещё снизу и понял, что больше ждать не может. Этот ломкий стебель тростника должен был принадлежать ему. Сейчас. Это было не физическое желание. Он даже не испытывал потребности прикасаться к своему неожиданному приобретению. Рон просто знал: Жозефина должна принадлежать ему. Она была частью его. Той огромной частью, которую Баттлер потерял уже давно, без которой привык жить и которую теперь обрёл вновь.
Рон не знал, в чём выражается это единство. Жозефина была частью ночного волшебства, призраком прошлого, навсегда уходящей роскоши давно обедневших родов. Но Жозефина была его плоть от плоти, будто вырванный кусок сердца, и теперь, когда Рон нашёл её, привычное чувство потери стало острым как никогда. Теперь он уже не мог её отпустить.
Жозефина нахмурилась и чуть повернула голову, желая проверить, не издевается ли Баттлер. Рон на мгновение залюбовался надломленным изгибом тонкой шеи. Между двух хрупких косточек трепетало дыхание, и призрак его едва заметно касался теперь щеки Рона.
Эту же секунду Жозефина молчала, а потом вдруг поняла – здесь, наверху, в окружении горячих рук, ей и в самом деле нравится. Пожалуй, куда лучше ей было бы, если бы она не чувствовала себя
