ж, каждый устроен по-своему и ведет себя соответственно», – попытался парировать Монтальбано.
«Так-то оно так. Но вся беда в том, что в прежние времена наш комиссар и сам бы повел себя при виде распятий как Галло и Галлуццо, а при виде куклы – как Мими. В прежние времена, да».
«Может, хватит уже?» – спросил Монтальбано, догадываясь, куда тот клонит.
«Я хочу закончить мысль. По-моему, подступающая старость изменила синьора комиссара, но он отказывается это признать. И не хочет замечать очевидного».
«Да что за хрень ты несешь?»
«Конечно, до полного маразма мы еще не дошли. Но старость изменила твое зрение, ты вообще стал видеть иначе».
«В каком смысле иначе?»
«Обостренно. Видишь теперь не только предметы, но и исходящий от них ореол, похожий на струящийся водяной пар…»
«И какой ореол, по-твоему, струился от надувной куклы?» – с издевкой спросил Монтальбано.
«Ореол отчаяния и одиночества. Одиночества мужчины, проводящего ночи в обнимку с неподвижной куклой, воображая, будто она живая, и шепча ей слова любви».
«Давай-ка ближе к делу».
«Если говорить коротко, нашему комиссару не хватает холодной отстраненности перед лицом фактов. Он дает себя вовлечь и разбередить. Прежде такое тоже случалось, но с возрастом он стал – как бы помягче сказать? – ранимым».
«Ну хватит! – сказал Монтальбано, резко поднимаясь. – Достал уже».
Вопреки собственному решению, он все же лег и проспал два часа, а когда зазвонил будильник, проснулся, как и ожидалось, с ватной головой.
Душ, бритье и смена белья слегка привели в чувство, по крайней мере он обрел способность доехать до конторы.
При виде его Катарелла вскочил с места и захлопал в ладоши:
– Браво, синьор комиссар! Браво!
– Ты что творишь?! В театре, что ли?
– Ай, синьор комиссар, синьор комиссар! Мадонна, какой смелый! А какой ловкий! Боже, боже! А какой быстрый-то! Натурально циркач под кумполом!
– Кто?!
– Вы, синьор комиссар! Получше всякого кино! Сегодня по телевизеру показывали!
– Меня?!
– Так точно, вас, синьор комиссар! Как вы там карабкаетесь по пожарной лестнице, а в руке рево́львер… Вы мне прямо показались этим… как его… ну, знаете, который…
– Нет.
– Прямо вылитый этот, Брус Квиллис, американский такой актер, он еще завсегда сымается, где стреляют, а все горит и взрывается…
– Ладно-ладно, успокойся уже и пришли ко мне Фацио.
Вот только этого гребаного геморроя не хватало! Теперь та половина жителей городка, что не смогла явиться на представление, судачит за его спиной, наблюдая шоу по телику! Брюс Виллис, надо же! А он-то думал, нечто в духе братьев Маркс с их комедией абсурда![5]
– Здравствуйте, комиссар.
– Ну как там Пальмизано, чем дело кончилось?
Братья Маркс (
