В его голове неустанно повторялось: «дискомфорт, дискомфорт, дискомфорт!», и желание вырваться из этой адской круговерти нарастало с каждой мыслью о работе, абсолютно ему «ненужной, опостылевшей, осточертевшей!» – внутренне вскрикивал он.
Сашу потряхивало от нежелания выполнять что-то необходимое, казалось, если бы эта работа не была ему так нужна, он бы с лёгкостью выполнял её всю жизнь, но вот она, жизненноважная, и оттого такая противная, укоризненно свербит в голове своей этой важностью, лишь вызывая всё большее отвращение к себе, полоша в сознании Саши его бунтарские стороны. Это бунтарство в нём не было как-то особенно развито, однако имелось, как у любого человека, только с напряжением весьма большим, чем требовалось для спокойного существования, и рождало порой – вот как и сейчас – идеи внезапные, каких ни сам Саша не ждал от себя, ни окружающие люди, привыкшие к его обычному спокойствию.
Теперь одна из таких идей посетила его голову – взять и просто уйти с работы. «Мимо начальницы, или к ней прямиком?» – Думалось ему на пути к кладовщице, называемой им начальницей ввиду её главенства. Как бы ни хотелось ему обойти подобный разговор из разряда «Терпеть не могу», а всё же он шёл к ней виниться по полю битвы двух собственных сторон – бунтарства и совести.
Уже приступившие к работе Пасевич и Саид значительно посмотрели на проходящего мимо Сашу и, заметив в том чрезмерную усталость, появившуюся как-бы из ниоткуда, сочувственно и понимающе повели головами, но сейчас же принялись работать, отбросив любые заботы. Саша назвал их роботами про себя, хотел было дать волю злобе, но, пыхтя, продолжил идти мимо, угнетая восстающую внутри экзальтацию.
Дойдя до кладовщицы Саша оробел – совесть побеждала в войне, ему хотелось теперь спрятать голову в туловище, чтобы кто-нибудь другой, но не он, отпросился с работы домой.
– Чё это ты? – как-то рывком, невзначай спросила довольно крупная женщина лет сорока, не отвлекаясь от дел. – Ну, чё мнёшься? – прибавила она после и повернулась к Саше с угрожающим видом.
– Людмила Фёдоровна, мне очень домой надо, – промычал Саша и, поняв, что сказал не то, что задумывал, покраснел, будто сдерживал внутри себя атомный взрыв. – Очень надо домой. – зачем-то повторил он и совсем на себя разозлился.
– Тебе плохо что ли? Не разберу, шо ты бормочешь.
Саша правда невнятно лепетал, хотя ему казалось иначе.
– Д-да, – выдавил он из себя наконец и слегка пошатнулся. Он смотрел в пол и когда поднял глаза на кладовщицу немного пришёл в себя.
– Можно мне воды, пожалуйста?
– Господи! – всплеснула руками Л.Ф., – точно весь бледный стоишь. Осунулся весь! Пойдём-ка в бытовку к вам. Домой тебя отправить? Скорую вызвать? У тебя что, сердце? Давно плохо-то, а? – она быстро схватила в охапку безропотного Сашу, отнесла в бытовку и легко усадила за стол.
– Держи вот, выпей. Языком-то можешь ворочать? Ну, скажи, где болит?
– Очень
