изгороди вышел Эфраим Клаф. Джон выпрямился и посмотрел в лицо своему давнему врагу. Эфраим взглянул на Кэсси:
– Эй, что ты с ней сотворил, ведьмак? – Он повернулся в сторону Двухакрового поля и проорал: – Я нашел ее! Сюда!
Внутри у Джона разлился тошнотворный холодок, знакомый и нежеланный. Но одновременно в нем вдруг вскипел и гнев на собственное малодушие. Несколько секунд он буравил взглядом толстощекую густобровую физиономию, потом с воплем прыгнул вперед. Первый удар пришелся Эфраиму по макушке: костяшки пальцев обожгло болью, а противник лишь удивленно крякнул. Зато второй, боковой удар оказался удачным: громко хрустнули носовые хрящи, Эфраим вскрикнул и схватился за лицо. В приступе головокружительной отваги Джон накинулся на противника, свалил с ног, и они покатились по тропинке, беспорядочно колотя кулаками и пинаясь. Клаф был крупнее и сильнее, но Джону придавал силы гнев. Краем глаза он видел, как Кэсси шатко бредет прочь. Слышал звон колокольчика вдали. Он бил снова и снова, не чувствуя ответных ударов. Наконец уселся противнику на грудь, крепко придавив коленями руки. Из носа Эфраима хлестала кровь.
– Давай-давай, ведьмин сынок, – с издевкой прохрипел он. – Посмотрим, как потом запоет твоя мамаша.
Его слова привели Джона в еще сильнейшее бешенство. Он занес кулак. Сейчас он хрястнет в ненавистную физиономию со всей мочи. И будет бить, бить, бить, пока Эфраим не затихнет. Но едва он собрался нанести первый удар, как кто-то схватил его за плечо и рывком оттащил назад. К нему вплотную придвинулось разъяренное лицо матери.
– Где тебя носит? – прошипела она. – Бежим, Джон! Скорее!
Они снова бежали, бежали во весь дух через темный луг к первому откосу, и высокая трава хлестала по ногам. Снова ночной воздух отдавал маслянистым дымом и грохот котлов и сковород смешивался с воплями селян. Снова Джон слышал жесткое, хриплое дыхание матери. Увесистая сума болталась между ними, билась о колени. Размахивая руками, они взобрались на первый уступ. Потом на следующий и на следующий, в лихорадочной спешке. Только когда их обступили призрачные заросли дрока и кустарника, они оглянулись назад.
Мерцающие огоньки плотным кольцом окружали их хижину: там собирались деревенские жители. Пока Джон с матерью смотрели, первый факел, брошенный из толпы, прочертил в темноте огненную дугу и упал на крышу. Трепещущие бледно-желтые языки пламени жадно лизнули солому и расползлись во все стороны.
В ночи взметнулся столб красного огня. Темная людская масса колыхалась вокруг хижины, то подкатывая, то откатывая прочь. Джону не было необходимости видеть озаренные факелами лица. Он и так знал, что там собрались не только молельщики во главе с Марпотом, но и все жители деревни: Фентоны, Чаффинги, Дейры, Кэндлинги, женщины, что всегда сидели на задних скамьях в церкви и столь часто стучались к ним в дверь после наступления темноты, – все они, со своими дочерьми и сыновьями. На лицах Сета, Дандо и Тобита словно бы оттиснулось угрюмое густобровое лицо Эфраима. Один только Абель, умирающий от лихорадки в своей постели, не отступился от него. Огонь охватил хижину целиком, и Джону почудилось,
