на Смитфилд.
2
Стоя на краю поля, кишащего людьми, которые с нетерпением ожидали зрелища – сожжения Маргарет, я вспоминала, что говорил мой отец о Смитфилде. «На этом месте двор Плантагенетов проводил когда-то самые блистательные рыцарские турниры, Джоанна. Поэтому-то они и выбрали его: ровное поле[4] поблизости от дворцов. Ну а со временем его стали называть Смитфилд».
Мой отец был не ахти какой мастер на слова, но рыцарские турниры описывать умел. В юности он считался отважным воином, одним из лучших поединщиков королевства. Это было еще до казни дядюшки, которого обвинили в государственной измене, когда мне стукнуло десять лет. Это было еще до отлучения моих родителей от королевского двора. До падения Стаффордов.
Отец к тому времени уже много лет как не участвовал в рыцарских турнирах, но сохранил о них самые яркие воспоминания. Я закрывала глаза, слушая его, и мне представлялось, что я сижу в седле, скачу по ристалищу, разделенному на две части низкой деревянной перегородкой. Серебряные доспехи сверкают на солнце. В левой руке у меня щит, а в правой – копье. Вдали противник, и с каждой секундой он все приближается, приближается… И вот уже наконец до него осталось всего несколько футов, а затем раздается оглушительный удар копий о доспехи.
Представляя себе этот миг столкновения, когда поединщик может погибнуть, если копье пробьет латы, я вздрагивала, а отец улыбался. Эта мимолетная ухмылка удивительно походила на мальчишескую, хотя к тому времени в его каштановых волосах уже пробивались седые пряди.
Давненько не видела я эту ухмылку. Когда в прошлом году я сказала отцу, что хочу стать послушницей и принести обет, он попытался меня отговорить, но не очень усердствовал. Поскольку видел, что я искренна в своем желании вести в уединении духовную жизнь. Отец написал необходимые письма и – хотя не без труда – нашел деньги для пожертвования монастырю. Он пошел на это потому, что не знал других способов сделать меня счастливой.
И в течение нескольких месяцев в Дартфорде я и в самом деле была счастлива. Мое существование обрело цель, на меня снизошла благодать, к которой я так стремилась, благодать, никак не связанная с эгоизмом и тщеславием, бессмысленной суетностью мира.
Однако счастье это оказалось хрупким. Я стала послушницей в ту пору, когда жизнь монастырей не просто клонилась к закату (в наше время духовные обители привлекают людей гораздо меньше, чем в прошлые века), но подвергалась яростным нападкам. Наш король порвал с его святейшеством папой римским. За два предыдущих года в Англии ликвидировали все малые монастыри, а монахов и монахинь выставили на улицу. Настоятельница Элизабет заверила сестер, что большие обители вроде нашей останутся, но страх теперь постоянно витал в каменных коридорах, в саду клуатра, даже в спальнях Дартфорда.
Всего неделю назад, направляясь по южному коридору на вечернюю молитву, я впервые услышала ее имя. Шедшие впереди монахини переговаривались шепотом:
– Та женщина,
Английское словосочетание
