Констанс.
Доктор Остром заполнил бумаги, необходимые для передачи пациента, и вручил их охраннику со словами: «Теперь можете снять наручники». Полицейский снял их, после чего служащий больницы выпустил охранника и полицейского наружу и тщательно запер за ними дверь.
– Отлично! – сказал Остром, легонько потирая руки, словно перевод Констанс сюда доставил ему особенное удовольствие. – Мы с доктором Фелдером покажем вам комнату. Уверен, что вы найдете ее приятной и уютной.
– Доктор Остром, не сомневаюсь, так оно и будет, – ответила Констанс. – Вы очень любезны.
По пути через долгий, отзывающийся эхом коридор доктор Остром рассказывал о правилах поведения в «Маунт-Мёрси» и выражал надежду, что соблюдение их не причинит Констанс неудобств. Фелдер украдкой взглянул на Констанс. Конечно, любому она покажется необычной: старомодный выговор, непроницаемые глаза, почему-то кажущиеся гораздо старше лица. И ни в ее поведении, ни в лице невозможно угадать признаки страшного недуга. Но Констанс была совершенно безумна. Других подобных случаев Фелдер не знал. Она считала, что родилась в 1870 году, в семье, ныне давно забытой, стертой из человеческой жизни. Ее существование подтверждали только разрозненные оставшиеся документы. Недавно Констанс вернулась на корабле из Англии. По признанию самой женщины, во время плавания она швырнула за борт своего сына-младенца. Утверждала, что малыш – воплощение зла.
За два месяца занятий ее случаем – сначала в больнице Бельвью, потом в исправительной колонии «Бедфорд-Хиллс» – Фелдер уделил немало сил анализу этого расстройства. Интерес оттого лишь укрепился, но доктор ни на йоту не приблизился к пониманию Констанс и ее заболевания.
В конце коридора все подождали, пока служащий отомкнет тяжелую металлическую дверь, затем пошли по другому звучному пустому коридору. Наконец остановились возле никак не помеченной двери. Служащий повозился с ключами, и взорам предстала небольшая, скудно обставленная комнатка без окон. Мебель – стол, кровать и единственный стул – были прочно привинчены к полу. На прикрепленной к стене книжной полке стояло несколько томов. На столе красовалась небольшая пластиковая ваза с нарциссами из больничного сада.
– Как вам комната? – спросил доктор Остром.
Женщина внимательно осмотрелась и сказала:
– Спасибо, я полностью ею удовлетворена.
– Рад слышать. Привыкайте, обживайте без спешки. Я вскоре пришлю к вам служащую с новой одеждой, более подходящей для вас.
– Буду вам чрезвычайно благодарна, – сказала Констанс и посмотрела на книжную полку. – Боже правый! «Magnalia Christi Americana» Коттона Матера[1], «Автобиография» Бенджамина Франклина, «Кларисса» Ричардсона. Это ведь книги двоюродной бабушки Корнелии!
– Новые их издания, – подтвердил доктор Остром. – Знаете ли, когда-то это была ее комната, и ваш опекун попросил купить эти книги для вас.
– Ах… – На мгновение щеки Констанс порозовели от неожиданной радости. –
