вхожу в жилище провидицы. Здесь темно и тепло, точно в материнской утробе, только слабо рдеют угли в жаровне. Сестра Вереда не нуждается в свете, но ее старые косточки предпочитают тепло. Я пытаюсь что-нибудь рассмотреть в потемках. Она склоняет голову, покрытую повоем, и обращает на меня взгляд слепых глаз.
Мне делается не по себе.
– Подойди поближе, – говорит она.
Я пробираюсь ощупью. Тяжелые и непривычные юбки мешают мне едва ли не больше, чем темнота.
– Матушка настоятельница говорит, у вас было видение. Оно вроде бы касается служения, которое сегодня мне предстоит… Я так понимаю, вы можете дать мне указания, чтобы я нанесла верный удар?
– Нанести верный удар? – переспрашивает она. – Вот, стало быть, каковы твои заветные помыслы?
– Конечно! – отвечаю я с жаром. – Мортейн и Его верные вытащили меня из поганой дыры и дали мне жизнь, о которой я даже мечтать не осмеливалась! Я и пытаюсь отдавать долг, как могу.
Она молча глядит на меня. Эти белые незрячие глаза хоть кого выведут из равновесия.
– Помни, – произносит она наконец, – истинная вера никогда не дается без боли.
Я хочу что-то ответить, но она тянет руку к небольшому кармашку на поясе, вытаскивает нечто похожее на связку перышек и тонких костей и бросает все это на жаровню.
Тотчас занимается пламя, келья наполняется едким дымом. Сестра Вереда смотрит в костерок, словно читая что-то в ало-золотых пламенах, отражающихся в молочной белизне ее глаз.
– Двадцать шагов, – говорит она наконец. – Потом по лестнице вверх. Он маловат ростом, но жилист, точно лис, на которого он так похож… На сапогах у него пыль Амбуаза, в ухе горит рубин, что подарила ему французская регентша. Имя ему Мартел… Таков тот, кого пометил Мортейн.
Пламя начинает мерцать, потом гаснет, и белые глаза пророчицы словно бы гаснут с ним вместе.
Я не знаю, что делать, и на всякий случай присаживаюсь в поклоне:
– Да, сестра. Да сбудется Его воля.
Она снимает с полки над жаровней коробочку. Глаза у старой монахини, может быть, и не видят, зато пальцы – ловкие и быстрые. Она откидывает кожаную крышку и вынимает тяжелую бутылку. Та непроглядно-черна, на гладкой поверхности играют крохотные отсветы от углей. Кажется, что провидица держит в руках кусочек ночного неба со звездами.
– Ты еще не прошла полного посвящения, но матушка настоятельница говорит, что тебе пора воспринять Слезы Мортейна. На колени! – приказывает она и раскупоривает бутылку.
Я послушно преклоняю колени. И не отвожу глаз от внутреннего, заостренного конца длинной пробки.
– Благодатью Мортейна, – произносит слепая, – я дарую тебе Видение, дабы ты могла прозревать Его волю и осуществлять ее. Клянешься ли ты повиноваться святому и действовать лишь во исполнение Его воли?
– Да. Я клянусь.
Она обмакивает пробку в содержимое фиала, потом незряче тянется к моему лицу.
– Открой
