право отдохнуть, и, вернувшись в «Андалусию», устроил себе сиесту, как это принято в Испании. Его преследователю на это время предоставлялся выбор между креслом в просторном холле палас-отеля или пальмами в саду…
Само собой разумеется, заснуть Альдо не удалось. Прежде всего потому, что сиеста не входила в его привычки, но главное – из-за того, что, несмотря на безмятежный вид, который он всеми силами старался сохранить, эта история его раздражала. Морозини совершенно не хотелось надолго застревать в Севилье. Да и комиссар Гутиерес не внушал ему никакого доверия: весьма вероятно, отпустил Альдо сейчас просто для того, чтобы выиграть время и придумать, как бы получше, не портя себе карьеры, обойти королевскую защиту и все-таки не выпустить князя из своих когтей. Каким бы ни оказался результат завтрашней очной ставки, Морозини был почти убежден: средства, чтобы упрятать его в тюрьму, найдутся.
Стук в дверь прервал приступ «морбидецца», как говаривали в его родной Венеции, а проще – медленного погружения в мрачные глубины отчаяния. Морозини открыл дверь и оказался лицом к лицу с грумом в красной форме с галунами. Мальчик протягивал на серебряном подносе конверт. В нем лежала записка всего в две строчки, но она значила для Альдо не меньше, чем глоток воды для умирающего от жажды. В нескольких словах герцогиня Мединасели просила его прийти поболтать с ней около семи вечера: «Никто нас не потревожит. Прошу вас, приходите. Мне будет очень неприятно, если вы увезете из Севильи нехорошие впечатления».
Не означало ли это, что донья Ана в курсе событий и нисколько не верит выдвинутым против него обвинениям? И, вполне возможно, милая женщина кое-что знает о драгоценностях…
В самом лучшем расположении духа Альдо принял душ и переоделся в антрацитово-серый элегантный костюм, безупречный покрой которого выгодно подчеркивал его широкие плечи, длинные ноги и узкие бедра. Белая сорочка с крахмальным воротничком и шелковый в серо-голубых тонах галстук дополнили наряд, как нельзя лучше подходивший для визита к даме во второй половине дня. Быстрый взгляд в зеркало напомнил князю, что его густые волосы уже начали серебриться на висках, но это его не печалило. В конце концов, легкая проседь вполне шла к его матовой коже, к вызывающе благородным чертам, к сине-стальным глазам, в которых часто светились искорки иронии.
Удовлетворенный своим внешним обликом, Морозини взял шляпу и перчатки, позвонил по внутреннему телефону портье и вызвал машину. Через несколько минут он уже стоял у входа в Каса де Пилатос.
Хозяйка дома приняла гостя в беседке Большого сада. В темно-красном платье из римского крепа, с несколькими нитками жемчуга, обвитыми вокруг шеи, герцогиня сидела в большом плетеном кресле у стола, на котором были сервированы прохладительные напитки. Морозини заметил, что она слегка взволнована, даже, пожалуй, тревожится. Впрочем, когда князь склонился к руке доньи Аны, она одарила его прелестной улыбкой.
– Как любезно с вашей стороны, что вы пришли, князь! Снова видеть этот
