style="font-size:15px;"> И пальмовую ветвь держать, и почему,
только дано ему?
Трубят фанфары и процветать кричат
БРУТ
И снова слышится всеобщий шум и гам!
Теперь я верю, аплодисменты там,
На ту часть новых почестей, что так желал,
Уже, похоже, Цезарь наш себе забрал.
Кассий
Ну, почему же, сей мужчина, – Перешагнул ограниченья мира,
Восстал, как недоступный Колосс, – а мы, как мелюзга, что и не слышен голос,
Гуляем между ног, – заглядывая в рот.
Чтоб обрести потом – могильный холм.
Мужи, в былые времена – в своих угодьях были сами господа:
Эти просчёты, дорогой Брут, – совсем не наш подзвёздный путь,
Но в собственном расчёте, – мы что, из мелкой сотни.
Брут и Цезарь: и что в том «Цезарь» должен.
И почему не ваше имя громче?
Вы слитно напишите их сейчас
И будет Вашему величие тотчас.
Его произнесите вслух устами,
Измерьте его тяжесть; и оно, как заклинанье,
Дух Брута станет, точно Цезарь, смелым.
Отныне, имя всех богов в одном целом,
Поднимет так, как мясо Цезарю несут на прокорм,
И он возрос вот на чём,
и так велик ли трон?
А с возрастом, и ты покроешься стыдом!
О, Рим, твои теряются потомков благородные кровинки!
Когда наступят времена, то все одним потоком сгинут,
Но что спасительного дела будет знаменитей?
Когда толкуются слова свободы в Риме,
Что толстая стена,
Лишь одного спасать должна?
Теперь создали столь обширный Рим,
Внутри в нём помещается, но лишь человек один.
О, ты и я имеем сердце,
Которому наши отцы даруют средства,
Однажды будет Брут,
Что нравом станет крут.
Очертит дьявола и сохранит Рим
Так же легко, как царь-господин.
БРУТ
За что такое обожание, – я ж не ревнивое создание;
На что толкаешь ты меня, – ведь у меня есть и своя же голова:
Когда я вспоминаю те времена,
Но не сейчас же обсуждаем мы меня;
– а что сказать о настоящем,
То я совсем уж не навязчив,
и так с любовью обращаюсь с вами,
Чтоб нам остаться в будущем друзьями. —
По теме Ваших рассуждений.
Учту и разберу: в чём тут недоразуменье,
И с большИм, тем не менее, терпением
Для разговора выберу для вас я время.
Для обоюдной встречи – и отвечу, – я о таких высоких речах.
Теперь,
