за сохранение памятников архитектуры, но на самом деле «Лета» выяснила, что оно несущее.
– Несущее что?
– Оно несущее в духовном смысле. Оно являлось необходимой частью старого ритуала, оберегающего кампус.
Они повернули направо, в сторону псевдосредневековой опускной решетки Ворот Фелпса.
– Так раньше выглядел весь колледж, – продолжал Дарлингтон. – Небольшие здания красного кирпича. Колониальные. Во многом похоже на Гарвард. Потом, после Гражданской войны, возвели стены. Теперь большая часть кампуса представляет собой россыпь запирающихся и обнесенных стенами фортов. Что-то вроде главной башни замка.
Отличным примером был Старый кампус – внушительный четырехугольник высоких каменных общежитий, окружающий огромный солнечный двор, вход в который был открыт для всех, пока не спускалась ночь, и ворота не закрывались.
– Зачем? – спросила Алекс.
– Чтобы отвадить чернь. После войны солдаты возвращались в Нью-Хейвен одичавшими. Большинство из них были холостыми, многие получили увечья в боях. К тому же прошла волна иммиграции. Ирландцы, итальянцы, освобожденные рабы – все искали работу в промышленности. Йелю все это было не нужно.
Алекс рассмеялась.
– Что тебя насмешило? – спросил он.
Она оглянулась на свое общежитие.
– Мерси – китаянка. Рядом с нами живет нигерийка. Плюс я, полукровка. Все мы так или иначе сюда пробрались. Со временем.
– Это была долгая изнурительная осада.
Слово «полукровка» показалось Дарлингтону опасной наживкой. Черные волосы, черные глаза, кожа с оливковым отливом – она могла быть гречанкой. Мексиканкой. Белой.
– Мать – еврейка, никаких упоминаний об отце. Но я полагаю, что он у тебя был?
– Никогда его не знала.
Здесь скрывалась какая-то история, но он не собирался давить.
– Есть темы, думать о которых никому из нас не хочется.
Они дошли до Ворот Фелпса – большого гулкого сводчатого прохода, ведущего на Колледж-стрит, прочь от относительной безопасности Старого кампуса. Ему не хотелось отвлекаться. Им предстояло преодолеть слишком большое – буквально и образно – расстояние.
– Это Нью-Хейвен Грин, – сказал он, когда они зашагали по одной из каменных дорожек. – Когда была основана колония, здесь построили молитвенный дом. Город должен был стать новым Эдемом, заложенным между двух рек, как между Тигром и Ефратом.
Алекс нахмурилась.
– Зачем столько церквей?
На лужайке их было три: две в федеральном стиле, почти одинаковые, а третья – жемчужина неоготики.
– Почти в каждом квартале этого города есть церковь. Или раньше была. Сейчас некоторые из них закрываются. Люди их попросту не посещают.
– А ты? – спросила она.
– А ты?
– Нет.
– Да, посещаю, – сказал он. – Это семейная традиция.
Он заметил в ее взгляде тень осуждения, но объясняться
