старых друзей, чтобы они поговорили с членами приемной комиссии? Свекор Ивонны входил в руководство колледжа Уильямс. Она тоже могла бы что-нибудь сделать, если бы постаралась. Конечно, это было бы большое для Пейдж дело. Да все, что угодно, могло изменить траекторию ее жизни. Пейдж очень хотела завести у себя в общежитии кошку, а он так и не привез ей котеночка. В седьмом классе она подралась со своей лучшей подругой Мерли, и он как отец палец о палец не ударил для того, чтобы они помирились. Пейдж любила турецкие сэндвичи с американским сыром, но только не с чеддером, но Саймон иногда забывал об этом и делал их с другим сыром.
Ты с ума себя сведешь своими воспоминаниями.
Такая была хорошая девочка. Лучшая дочка на свете. Такая чувствительная: пустяковая неприятность – и чуть не плачет, но Саймон никогда на нее не сердился и не ворчал. Хотя, может быть, стоило. Может быть, это пошло бы ей на пользу. Глаза у нее вечно были на мокром месте, чуть что – и плачет, черт побери, это страшно действовало ему на нервы, потому что, по правде говоря, у него не хватало мужества признаться ей в том, что у него самого та же проблема, из-за любой мелочи к глазам подступают слезы, и приходится притворяться: мол, что-то не так с контактными линзами или несуществующая аллергия, а то и просто уходить в другую комнату, чтобы никто ничего не заметил. А вот если бы он признался, ей самой было бы легче, была бы хоть какая-то отдушина, и она бы сблизилась, подружилась с отцом, которому взбрело в голову изображать из себя фальшивого мачо, мол, если папа никогда не плачет, то и она должна чувствовать себя в безопасности, более защищенной. А получилось наоборот, она в конце концов стала еще более уязвима.
Ингрид уже поднималась вверх по искореженной лестнице. Заметив, что Саймон застрял где-то внизу, она обернулась:
– Ты в порядке?
Саймон тряхнул головой, отбрасывая нахлынувшие воспоминания, и двинулся следом за ней.
– Третий этаж, – сказал он. – Квартира «В».
На первой лестничной площадке валялись остатки какой-то мебели, скорее всего когда-то бывшей диваном. Рядом – смятые банки из-под пива, переполненные окурками пепельницы. На следующем этаже Саймон заглянул в коридор. В конце его стоял худой чернокожий мужчина в майке-алкоголичке и потрепанных джинсах. Лицо его заросло курчавой седой бородой, такой густой, что можно было подумать, он доедает овцу.
На третьем этаже они увидели желтую ленту с надписью: МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН; она крест-накрест пересекала массивную железную дверь, обозначенную буквой «В». Ингрид решительно направилась к двери. Потянулась к ручке, попробовала нажать.
Ручка не поддалась.
Ингрид сделала шаг назад и жестом попросила попробовать Саймона. Он послушно взялся за ручку. Вертел ее и вверх, и вниз, толкал дверь, тянул на себя.
Заперто.
Стена вокруг была до того прогнившая, что казалось, ткни Саймон кулаком, и она рухнет, пожалуйста, заходи, но вот запертая дверь никак не поддавалась.
– Эй!..
