дел не было. Это было очень обидно и злило. И сейчас мне стало не по себе. Он тоже, что ли, решил, что меня можно шпынять? Мы же вроде бы друзья… Добрались до центрифуги, долго ходили вокруг неё, продолжая болтать. Между делом я допинал случайно найденную в кустах палку до нашего школьного развлечения. В итоге Эдик залез в крутилку и скомандовал:
– Разгоняй! Я первый!
Я со смехом принялся вращать центрифугу, поставленную вертикально, из которой торчал по пояс Эдька. Правда, это быстро надоело. И я отошёл в сторону со словами:
– Остановится, вылазь. Я тоже хочу покататься.
– Вот ещё! – выдал Эдик, глядя свысока. – Твоё дело крутить. Вот и крути.
Это было уже что-то новенькое. Меня снова царапнуло – неужели всё-таки он такой же, как те двое? Вообще никто в классе ни разу за меня не заступился. Словно боялись оказаться на моём месте. Хорошо, хоть общались спокойно, без гадостей. Кроме тех двоих, естественно. А теперь ещё и Эдик? И я отошёл ещё дальше от центрифуги со словами:
– Вылазь давай, моя очередь.
– Не вылезу, – ответил Эдька. – Ещё всякому чму место уступать!
Я не поверил своим ушам. Всё-таки не зря он в последние дни крутился возле Тольки с Серёгой. А Эдик добавил:
– Чего встал? Крути давай, чмо очкастое!
Знаете, раньше ношение очков превращалось в клеймо, позорную черту, делающую из человека изгоя. У кого четыре глаза – тот похож на водолаза. Правда, здоровское сравнение? А вот в детстве так не казалось. Тем более, что это – самое мягкое и необидное из определений, которые мне давали в классе. Особенно после отбоя в пришкольном общежитии. Но даже Толька и Сергей не позволяли себе настолько унижать меня. Да, они презирали хилое существо десяти лет от роду, шпыняли, преследовали, обзывались. Было, из песни слова не выкинешь. Почему мирное настроение у таких считается слабостью? Я любил и сейчас люблю читать книги. Конфликты же старался избегать. До определённого возраста. Тогда же меня словно что-то переклинило. Я ощутил жар на щеках, спокойно снял очки, подошёл к центрифуге, крутанул её, наклонился и поднял давешнюю палку. После чего нанёс удар. Один. По голове.
Эдька вскрикнул, сел внутри барабана и завыл. Словно пелена лопнула в моей голове. Растерянно уронив орудие, я подхватился на руках, заглянул в центрифугу и обомлел. Одноклассник сидел на корточках, зажав руками лицо, а по ладоням тонким ручейком текла кровь. Эдик натурально выл. Я отшатнулся, отбив пятки, судорожно вцепился в полы своей куртки, крутанулся и помчался в школу. Влетев в класс, я растерянно махнул рукой, глядя в глаза классной руководительнице, офигевшей от вторжения, и выдавил из себя:
– Там… Эдьке… плохо.
Чёрная мысль пронзила голову: это же я… Я сделал такое с Эдиком. Моя рука нанесла ему рану, пусть и через палку. Не долго
