для зубов, всевозможные зонды и – на почетном месте – офтальмоскоп.
Фарнон любовно извлек его из черного футляра.
– Мое последнее приобретение, – пророкотал он, поглаживая гладкую трубку. – Удивительная штучка. Ну-ка, проверьте мою сетчатку!
Я включил лампочку и с любопытством уставился на переливающийся цветной занавес в глубине его глаза:
– Прелестно. Могу выписать справку, что у вас там все в порядке.
Он усмехнулся и хлопнул меня по плечу:
– Отлично, я рад. А то мне все казалось, что в этом глазу у меня намечается катаракта.
Настала очередь инструментов для крупных животных. По стенам висели ножницы и прижигатели, щипцы и эмаскуляторы, арканы и путы, веревки для извлечения телят и крючки. На почетном месте красовался новый серебристый эмбриотом, но многие орудия, как и снадобья в аптеке, были музейными редкостями. Особенно флеботом и ударник для «отворения крови» – наследие средневековья, хотя и теперь порой приходится пускать их в ход, и густая струя крови стекает в подставленное ведро.
– По-прежнему непревзойденное средство при ламините, ревматическом воспалении копыт, – торжественно провозгласил Фарнон.
Осмотр мы закончили в операционной с голыми белыми стенами, высоким столом, кислородным баллоном, оборудованием для эфирной анестезии и небольшим автоклавом.
– В здешних местах с мелкими животными работать приходится нечасто. – Фарнон провел рукой по столу. – Но я стараюсь изменить положение. Это ведь куда приятнее, чем ползать на животе в коровнике. Главное – правильный подход к делу. Прежняя доктрина касторки и синильной кислоты совершенно устарела. Наверное, вы знаете, что многие старые зубры не желают пачкать рук о собак и кошек, но пора обновить принципы нашей профессии.
Он подошел к шкафчику в углу и открыл дверцу. Я увидел стеклянные полки, а на них скальпели, корнцанги, хирургические иглы и банки с кетгутом в спирту. Он вытащил носовой платок, обмахнул ауроскоп и тщательно закрыл дверцы.
– Ну что скажете? – спросил он, выходя в коридор.
– Великолепно! – ответил я. – У вас тут есть практически все, что может понадобиться. Я даже не ожидал.
Он прямо-таки засветился от гордости. Худые щеки порозовели, и он начал что-то мурлыкать себе под нос, а потом вдруг громко запел срывающимся баритоном в такт нашим шагам.
Когда мы вернулись в гостиную, я передал ему просьбу Берта Шарпа:
– Что-то о том, что надо бы просверлить корову, которая работает на трех цилиндрах. Он говорил о ее мошне и об опухании… я не совсем разобрался.
– Пожалуй, я сумею перевести, – засмеялся Фарнон. – У его коровы закупорка соска. Мошна – это вымя, а опуханием в здешних местах называют мастит.
– Спасибо за объяснение. Приходил еще глухой мистер Муллиген…
– Погодите! – Фарнон поднял ладонь. – Я попробую
