ноги. Смотрю в заднее стекло, чтобы видеть только темноту.
– Брайан, ты снова его пропустил, – говорит мама.
Когда мы заходим в дом, мать на всех парах пролетает мимо открывшей дверь Кейт, мимо Джесса, который смотрит какой-то засекреченный канал «Плейбоя» по телевизору. На кухне она открывает дверцы шкафчиков, хлопает ими. Достает еду из холодильника и с грохотом швыряет ее на стол.
– Привет! – говорит отец Кейт. – Как ты себя чувствуешь?
Та, не обращая на него внимания, быстро идет на кухню.
– Что случилось?
– Что случилось? Ну… – Мама пришпиливает меня к месту взглядом. – Спроси лучше у своей сестры, что случилось.
Кейт поворачивается, глядя на меня во все глаза.
– Удивительно, какая ты тихая, когда судья тебя не слышит, – замечает мама.
Джесс выключает телевизор:
– Она заставила вас говорить с судьей? Черт, Анна!
Мама закрывает глаза:
– Джесс, знаешь, было бы хорошо, если бы ты сейчас ушел.
– Тебе не придется просить меня дважды, – отвечает он голосом, полным осколков стекла.
Мы слышим, как открывается и закрывается входная дверь, вот и вся недолга.
– Сара, – на кухню заходит отец, – нам всем нужно немного остыть.
– Моя дочь только что подписала своей сестре смертный приговор, и после этого я должна остыть?
На кухне становится так тихо, что мы все слышим шепот холодильника. Слова матери висят в воздухе перезрелым плодом, а когда они шмякаются на пол, она вздрагивает и лихорадочно принимается действовать.
– Кейт, я не должна была так говорить. Я не то имела в виду.
В нашей семье накопилась мучительная история умолчаний – мы не говорим о том, что следовало бы сказать, и как будто не имеем в виду того, что на самом деле имели. Кейт прикрывает рот рукой. Пятится задом, ударяется об отца, который неловко пытается поймать ее, не дать уйти наверх. Я слышу, как с грохотом захлопывается дверь в нашу спальню. Мама, конечно, идет вслед за Кейт.
А я делаю то, что у меня получается лучше всего: двигаюсь в противоположном направлении.
Есть ли на свете место, где пахнет лучше, чем в автоматической прачечной? Она напоминает дождливый воскресный день, когда никуда не нужно идти и можно не вылезать из-под одеяла, или только что скошенную отцом траву – усладу для носа. Когда я была маленькой, мама вынимала из сушилки горячую одежду и наваливала ее на меня, сидевшую на диване. Я представляла себе, что это шкура, внутри которой спрятана я сама – одно большое сердце.
А еще в этих прачечных мне нравится то, что они притягивают к себе одиноких людей, как металл магниты. В дальнем углу на скамейке из скрепленных между собой стульев дремлет парень в армейских ботинках и футболке с надписью «Нострадамус был оптимистом». Женщина у бельевого стола, сглатывая слезы, перебирает груду мужских рубашек. Соберите в автоматической прачечной десять человек, и велики будут шансы, что вы окажетесь не самым
