задумки – тут изобретательный Данила-мастер что-нибудь бы сообразил, а скорее в принципе – перетащить плотоядное растение к дому людей. Не все согласны спокойно терпеть это. Правда, если спросить Максимыча, то он и не против. Жили же раньше люди с собаками. А сейчас мир изменился и воспитанники изменились. Вот волколака в будке представить гораздо тяжелее, чем Родничка. Не соотносится эта безудержная ярость дикого зверя с домашним уютом. А Родничок так и остался, по сути, домашним растением, пускай и сменил немного рацион.
Тяжело поднявшись с бетонной плиты, Максимыч дал команду на сбор. Кряхтя, бойцы встали и натянули на плечи рюкзаки. Половина пути пройдена. Парадоксально, но Изотов всегда удивлялся, как в самых неожиданных местах вылезала теория относительности старика Эйнштейна. «Все относительно точки лицезрения». Как рассказывал отец, чтобы добраться из гаража домой, ему надо было всего полчаса. Это пешком, а если использовать транспорт, то и считаные минуты, а теперь и дня мало. И хотя расстояние осталось тем же, что-то постоянно задерживало. Шаг человека, идущего по поверхности, стал осторожным, органы чувств – слух, зрение – напряжены, выискивая скрытые повсюду опасности. Это съедает время, как прожорливый волколак, оставляя лишь куцые обрубки, и бедный сталкер пыхтит, пытаясь соединить их в нечто целое, чтобы воспользоваться этой маленькой форой и прожить еще чуток, пройти еще немного, принести еще одну вещицу, которая поможет всем выжить.
Но не все так плохо. Максимыч вспомнил, как сияли глаза девчонок, когда он дарил им фигурки. Ради этих искорок радости можно наплевать на опасности. Трудности и риск не могут сравниться с наградой. Они блекнут и даже не вспоминаются, когда Иринка и Алинка смотрят на него так, как будто он волшебник или небожитель, только что свершивший на их глазах чудо, и в груди становится тепло. Нет, ради этих глаз стоило и рисковать, и бросаться в самое пекло. Лишь бы вновь увидеть этот блеск, эту восторженность. Распирает от радости, хочется свернуть горы, зажечь новое солнце, перевернуть весь мир или лучше вернуть старый, чтобы сидеть с ними на поляне и жарить на костре шашлыки, как раньше в детстве.
Длинная, будто бы начерченная линейкой, лесополоса, уходящая вдаль на юг, предстала перед сталкерами. За спиной – мрачные руины собора, стены которого густо оплетал плющ. Кое-где сквозь зеленую шубу еще проглядывала белая плитка ровных стен, да перекореженный купол сверкал скудной потершейся позолотой в неярких солнечных лучах, пробивающихся сквозь густые облака. Дальше слева еле виднелась тропка в сторону их дома, родного подземелья, где по дороге почти полностью сохранился ледовый дворец. Сделав такой большой крюк, караван вернулся почти к тому же месту, откуда начал свой путь. До Плеши по этой тропинке было не больше полукилометра.
Лесополоса когда-то была аллеей, теперь она перегорожена рухнувшими домами, двумя неширокими дорогами по краям и трамвайными путями по центру. По этим самым путям, словно по путеводителю, и предстояло двигаться каравану в сторону «Кривича». Ржавые рельсы, лежащие
