после не могут вспомнить.В ночь на Святого Николая
Cловно дитя, выставляю туфли
за дверь,
на коврик…
Чтобы утром
опять заглянуть
в их завораживающую
пустоту
Арво Метсу
Счастливые не знают,
что существуют несчастные.
Рассказывают им про свои огорчения.
Никакой разницы
между схватившими насморк
и выжившими в цунами.
Никакого отличия
между
твердыми принципами
и приемами грабежа.
Традиции
сродни плантациям рабства,
где рабами —
люди знатных сословий
порабощенных царств,
забывшие
о своем прошлом.
«Ночь всегда далеко…»
Ночь всегда далеко.
День бесконечен, как жизнь,
и тягучий асфальт,
что плавится под тобой,
не вызывает страха.
Даже когда закат
разольется, как кровь твоя,
и солнце утонет в реке,
так верить легко,
что ночь далеко.
что ночь еще далеко…
О ветры пустыни,
песчаные смерчи,
мутные миражи,
в которых пляшут уродцы.
Жизнь продолжается,
несмотря на все подлости и коварства
и все старания
их изничтожить.
Тем, кто живет по правде,
не воздается…
У великой степи нет морали, —
лишь сострадание
в виде глотка воды,
луча солнца,
куска хлеба
Лишь мой взгляд
делает тебя такой,
какая ты есть,
прядет
золотые секунды,
серебряные минуты,
тебя извлекает
из молочных туманов,
из паутины лета,
из плоти розы…
Каталонский вечер
Фиалковый цвет залива.
Тоска неутолённого дня.
В церкви душно.
Ждут священника,
помахивая веерами, как в концерте.
Круги, полукружья, локтей колыханье.
Язык веера…
Перекличка улыбок, взглядов.
Начинается месса.
Вдруг все вееры сложены,
как ладони пред Девой Марией.
Вновь приехал в Таллин через пять лет.
Остановился в той же гостинице.
Спустился в бар.
Барменша, готовя мне кофе,
сказала:
«Вы у нас стали реже бывать».
Бросить музыку
Однажды закрыл крышку рояля
и больше никогда не прикасался к клавишам;
вдруг понял,
что его оставила благодать,
и ее, как женщину, уже не вернуть,
ощутил пепел на подушечках пальцев.
II
