безвременно почившего Аркадия Бруковича.
– Да оглашай уже, сердечный! – жалобно попросила Христина. – Вишь, детки запарилися совсем! Чего ж кота за яйки тянешь?
– Кота за яйки, – эхом повторил мальчонка, изо всех сил дергая Алимпию за туго заплетенную косу.
* * *
В звенящей тишине зала елейный голосок Людвиги прозвучал как-то по-особому гаденько:
– Вот и славненько! Уходим, Гектор! И кузину свою не забудь на этот раз.
Прощально кивнув доктору траурной шляпкой, она поднялась с кресла.
Очки внезапно запотели, а воробьи-то совсем обнаглели: целым гуртом забрались в слуховые проходы, и щекочут перышками тонкую барабанную мембрану. Доктор тихонько засмеялся. Смех вышел тонким и писклявым – так смеются кокотки в салоне у мадам Неклюдовой, прикрывая дырявыми веерами напомаженные губки. Тяжелая рука легла на подрагивающее плечо доктора.
– Слышь, господин хороший, ты либо смейся по-мужицки, либо плачь по-бабьи, но не вой как шакал – детки пужаются!
На ватных ногах Карл Натанович поднялся с дивана, обернулся. Ох, как смотрела на него Алимпия! Сколько сожаления было в ее детском взгляде! Сожаления и непонятной ему укоризны. А малец к мамке прижался, да сопли языком слизывает, чтоб в рот не затекли.
– Эй, ты чего раскис, Натаныч? – это уже Христина тянет доктора за рукав. – Пойдем-ка домой, угощу тебя борщом наваристым да котлетками пожарскими.
– Да-да, Христя, идем, – бормочет он, тряся головой так, что сваливается с носа пенсне. – А как же воробьи?! Надобно их выгнать! Не могут они, в самом деле, вить гнезда в моих ушах! Душно! Душно как здесь, словно в аду!
– Итак, господа, последняя воля покойного оглашена! – громко напомнил о себе седовласый оратор. – К завтрашнему полудню, баронесса, будет готова копия документа. Подлиннику же надлежит храниться в обозначенном Аркадием Марковичем месте, вплоть до совершеннолетия Алимпии Аркадьевны. Засим позвольте откланяться, доброго всем здоровьица!
– Эй, мудрый старец, не спеши! – рыкнул разбуженной росомахой Игнат, резво поднимаясь с места. – Меня-то чего звал? Бумагу казенную тратил… – помахал знакомым зеленым конвертом. – Или не твоя писулька? А ну-ка, назови, как звать тебя, величать. Я здесь человек новый, лица твоего не знаю. Слушать – послушал, про себя ничего не услышал. Кто ж ты есть, в самом деле? Важный господин или фигляр балаганный – один черт тебя разберет!
«Ох, батюшки мои, да как он с господином Кноппом разговаривает, деревенщина неотесанная?! – мимоходом подумал доктор, опасливо шаркая по паркету подгибающимися от слабости ногами. Сильные руки домовитой Христины заботливо поддерживали его за ноющую поясницу. Кучерявый мальчуган, ухватив ручку саквояжа цепкими пальчиками, пыхтя, волок его по паркету. – И все же довольно любопытно, что ответит ему „мудрый старец“?».
– Кхе-кхе! –
