портянками, конским навозом и прелыми опилками. Но выбирать не приходилось. Его невольный попутчик крепко спал, положив дурную голову на соломенный тюк. Запах перегара из приоткрытого рта смешивался с запахом гнилых зубов. Егор отошел в дальний угол. Присев на корточки, устало привалился к грязной стене. Задумчиво пожевал травинку, внимательно разглядывая чужой ботинок с аккуратно завязанным шнурком:
«Дурень! Одёжу поменял, а про обувку забыл», – подумал про спящего.
Никто не видел, как они в вагон залезали – ночью дело было, да и смотреть особо некому. Полустанок глухой, лишь будка путевого обходчика, да тундра кругом. Старый хрен вряд ли вспомнит с кем пил. До утра проспится, да опять пойдет костылем махать – рельсы простукивать, а он уже тем временем далеко будет.
Но от филёра надо избавляться. Выследил, как Егор папку толстенную из комендатуры выносил. Заложит ведь, как пить дать! Пришлось лепить горбатого про сибирские алмазы из рудников, якобы отцом найденные, да в долю брать. Кажись, поверил, даже помог ношу в мешок холщовый засунуть, да картохой проросшей присыпать. Конспиратор, твою ж мать!
От монотонного перестука колес слипались глаза, но спать нельзя – живым надо доехать. Егор резко поднялся, размял затекшие ноги. Отряхнул брюки, оправил ватник. Покосился на мешок – надо будет чемоданчик тиснуть на вокзале, так сподручней выйдет.
Товарняк притормозил на семафоре, вагон сильно качнуло. Не удержавшись, Егор повалился на спящего мужчину. Тот только недовольно причмокнул, но глаз не открыл – ядреная самогонка, видать, у обходчика была. Быстро вскочив на ноги, Егор изо всех сил сжал кулаки, с ненавистью гладя на пьяного соглядатая: «Чтоб ты сдох, ирод!»
Внезапная тупая боль за грудиной перехватила дыхание. В голове застучало набатом: «Вот он! Вот он твой шанс в другую жизнь! Бери, не робей! Другого – может и не быть!»
Стараясь не дышать, Егор склонился над мужиком. Брезгливо ощупал карманы провонявших застарелой мочой портков – пусто. Откинул полы мятого пиджака на тощей груди, прикрытой тельником, за пазухой нашел то, что искал – паспортная книжица, завернутая в грязную тряпицу. Быстро переложил ее в свой карман.
Поезд опять набрал скорость. С силой надавив на рычаг, Егор дернул задвижку в сторону. Отодвинул стальную дверь, оставив небольшую щель. От колючего встречного ветра заслезились глаза. Холодные льдинки впились в белёсые волоски щетины на квадратных скулах, сорвали с головы картуз. Отцовский картуз!
Накатила невозможная безнадега.
Ему было всего четыре года! Что он понимал тогда? Что помнил?!
Красные, перекошенные от злости лица городовых, охаживающих дубинками широкие отцовские плечи. Втроем на одного! Заломали, как раненного медведя!
«Козлы вонючие! – зло хрипел отец, с кровавой слюной выплёвывая выбитый зуб. А как приметил сына, так и вовсе заревел дурниной: – Чего прибёг, малой?! Давай назад, к мамке! Поведай все, что видал! Пущай в кутузку немедля бежит!»
