одним глотком. Закусил виноградиной.
– А теперь к делу. Долг, как известно, платежом красен. Золотых гор и молочных рек не обещаю, но кое в чём подсобить могу. А потому подумайте и изложите, милые, чего бы вам более всего желалось.
– Чего-чего? – захмелевшая Милка непонимающе глядела на Матвеича. – Это вы о чём? Я только спать хочу и ничего больше.
Златоярский Робин Гуд добродушно усмехнулся в усы.
– Ладно, пожалуй. Не время сейчас. Провожу-ка вас в светёлочку, а с утреца сами решите.
– Что решим? – нахмурилась Милка, силясь понять, чего же он хочет?
* * *
Светёлка – маленькая комнатка под самой крышей, куда нас определили на ночлег, оказалась очень уютной. Домотканые половички на полу, белоснежное кружевное бельё на паре кушеток. И опять медовый запах сена.
На узкий подоконник над забранным фигурной решёткой оконцем Матвеич поставил два небольших бокала на ножке, таких, как в рыцарских романах – покрытых узорами чернёного серебра и с круглой крышечкой.
– Задумаете, отопьёте, оно и исполнится, – поклонился с обычной лёгкой усмешкой. – Да буде вам ночь спокойной.
И вышел.
– Исполнится, – Милка сидела, неподвижно глядя в пространство. – Что исполнится?
– А что пожелаешь, то и исполнится, – я чувствовала, что сейчас засну, не успев коснуться головой подушки.
Милка взяла бокал, откинула крышечку, задумалась на секунду и сделала глоток. Потом поставила на место.
– Травой пахнет.
* * *
Спала я в ту ночь без снов и так крепко, что казалось, лишь на миг прикрыла глаза, а в оконце уже сияет солнышко, наполняя воздух розовым сиянием.
На лавочке, аккуратно сложенные, лежали наши пожитки, выстиранные, высушенные, идеально отглаженные. Милкины туфли (с обоими каблуками!) сияли так, словно только сняты с полки бутика. Мои кроссовки, которые больше и не надеялась отмыть от жирной чёрной грязи, стали не просто белыми как изначально, а даже в лёгкую голубизну – таким цветом отливает иней в солнечный день. Но самое интересное, что дверь в светёлку была по-прежнему закрыта, как я помнила, с вечера на засов. Изнутри. А решётка на окошке и вовсе наглухо вделана в стену.
Я пошевелила массивную железяку, потом потянула на себя. Засов противно заскрипел, завизжал.
– Ты чего делаешь?! – поморщилась сквозь дрёму Милка.
– Ничего. Так, проверяю кое-что.
Впрочем, спала я так крепко, что вполне могла не услышать, даже если засов каким-то ухищрением открывается снаружи. Или побывали таинственные дедовы помощники, которых мы так и не увидели?
– Боже, где это мы? – Милка поднялась со стоном, потянулась, села, свесив ноги.
Пока я раздумывала, неспешно приводила себя в божеский вид, она цапнула свои пожитки и выскользнула из комнаты. Через несколько секунд вернулась. Одетая. Хм!
– Иди,
