он решил поступить на службу в полицию.
– И что на это сказал ваш отец? – поинтересовался я.
– Он недоволен, – ответил сержант. – Отец поддерживает борьбу за автономию. Он говорит, что, служа в Имперской полиции, я помогаю британцам угнетать наших соотечественников.
– А сами вы того же мнения?
Перед тем как дать ответ, Банерджи немного подумал.
– Я полагаю, сэр, что когда-нибудь, возможно, у нас действительно будет автономия. Или может случиться так, что британцы совсем уедут. И если так выйдет, я очень сомневаюсь, что в моей стране мигом воцарится мир и согласие, что бы ни думал на эту тему Ганди. Убийства в Индии никуда не денутся. Если вы уедете, сэр, нам, индийцам, понадобятся знания и опыт, чтобы занять должности, которые вы освободите. И это касается, в частности, правоохранительных органов.
Все это не было похоже на горячие речи в поддержку империи, которые я ожидал бы услышать от полицейского. Как англичанин, я привык считать, что местные всегда или за нас, или против, а те, кто служит в Имперской полиции, наверняка из числа самых преданных. В конце концов, на них и держится система. И то, что по крайней мере один из них придерживается таких неоднозначных взглядов, меня поразило.
Должен признаться, моя первая неделя в Калькутте поселила во мне заметное чувство неловкости. Мне доводилось и раньше встречаться с индийцами. Я даже воевал бок о бок с некоторыми из них. Помню Ипр в 1915 году, самоубийственную контратаку, организованную нашими генералами в жалкой деревушке под названием Лангемарк. Сипаи из Третьего Лахорского подразделения, в основном сикхи и пуштуны, шли в атаку без всякой надежды на успех и полегли там, так и не увидев немецких позиций. Они погибли как герои. И теперь здесь, в Калькутте, мне было неприятно видеть, как мы обходимся с их соотечественниками в их же собственной стране.
– А вас, сэр, что привело в Калькутту? – спросил Банерджи.
Я молчал.
Что я мог ему сказать?
Что я пережил войну, на которой погибли мои друзья и брат? Что я был ранен и отправлен домой, где узнал, что, пока я восстанавливал силы в госпитале, моя жена умерла от гриппа? Что я устал от Англии, в которую больше не верил? Рассказывать все это местному было бы дурным тоном. Поэтому я ответил ему так же, как отвечал всем прочим:
– Мне до смерти надоел дождь, сержант.
Два
Моя мать умерла, когда мне было шесть. Отец служил директором местной школы. В приходе он пользовался некоторым авторитетом, но за его пределами никакого влияния не имел. Вскоре он женился снова, меня же сочли лишним и отослали в Хедерли, ничем не примечательную школу-пансион в богом забытом уголке на юго-западе, настолько удаленном от сколь-нибудь значимых населенных пунктов, насколько это только возможно в Англии.
Хедерли ничем не отличалась от множества других второстепенных частных школ, которыми усеяны графства. Провинциальная как по расположению, так и по подходу, она давала сносное образование, поддерживала некоторую
