владыка всея Товании посмел посмотреть на самую вершину горы. Ещё недавно она вызывала в нем чувство глубочайшего уважения и, более того, опасения и некоей покорности. Теперь же он смотрел на неё как на абсолютно равное себе существо. Государю даже показалось, что он вытянулся в этот день на несколько голов, настолько его сердце сейчас было одурманено собственным величием.
Но, уже почти собираясь обратно в палаты, король случайно заметил, что на одной из самых ближайших к нему фиг почему-то нет ни одного плода.
«Вероятно, эта красавица находится в слишком юном возрасте», – подумал про себя государь, но тем же сердцем почувствовал что-то неладное, должное произойти в самое ближайшее время.
И действительно, уже на следующий день старший садовник не смог обнаружить ни одной смоквы на фигах. Не принесли смоковницы плодов и через день и даже через месяц. Расстроенный король, привыкший каждое утро получать на завтрак сразу несколько десятков сладких плодов, долго не мог оправиться от подобного поведения своих любимиц и даже перестал выходить к ним по вечерам. Целыми длинными восточными днями сидел он в совершенном одиночестве в своей огромной холодной спальне и о чем-то беспрестанно думал. Наконец, в одну из мартовских ночей, всегда славившихся особой, приятной телу весенней прохладой, он, взяв с собой под руку первого садовника, вновь отправился к фигам. Подойдя к подножью горы, он, прислонившись носом к ветви самой высокой смоковницы, громко, насколько позволял ему дрожащий от отчаяния голос, прокричал:
– Я прошу вас, нет, я приказываю, чтобы завтра уже к утру на ваших ветках висели плоды!
– Но ваше величество, – залепетал объятый страхом садовник, – они же просто деревья, а потому не могут подчиняться человеческой воле.
– Не человеческой, а царской! – в яростном запале продолжал кричать король, – ты понимаешь, царской, болван! Только по одной лишь воле моей тебя самого завтра же превратят в смоковницу и заставят каждый день приносить мне плоды! А вместо тебя я поставлю садовником эту гору.
– Но она ведь совсем мертвая, повелитель, – едва слышно прошептал садовник, все ещё надеясь, что его величество сможет войти в разум.
– Мертвая, говоришь? Завтра же она будет у меня видеть, дышать и даже смеяться, – горделиво улыбаясь, ответил тованский властелин, видимо, совсем потеряв рассудок от завладевшего его нутром тщеславия.
Но как только с бледных уст его слетело последнее слово, в воздухе послышался тихий, едва различаемый смех. Спустя всего лишь несколько секунд он стал более громким и отчетливым, а по прошествии минуты уже во всех уголках Зеленой долины главенствовал дикий скрипучий хохот, будто какой-то древний великан проснулся от долгого сна и начал безудержно радоваться жизни.
Тованский же король, ещё несколько мгновений назад твердо уверенный в своем непогрешимом величии, завыл от объявшего его ужаса и бросился в дворцовые покои. Бледный от испуга садовник
