с парнями, то и дело взвизгивали, и юбки их взлетали, точно мельничные крылья.
Потом стали меряться силой — без этого было не обойтись, потому что всем хотелось узнать, что за зверь этот молодой варгамяэский хозяин. Конечно, начали издалека — не то чтобы кто-нибудь подошел к радушному хозяину и взял его за грудки или протянул ему палку, чтобы тот за нее ухватился. Нет, дело повели с толком, исподволь.
Почин положили ребята-подростки. Они стали возиться и драться, пока не вовлекли в борьбу и взрослых. Однако поначалу все это были лишь работники да хозяйские сынки. Сами хуторяне еще долго стояли в сторонке, поглядывая на забавы парней. Но когда наконец стало ясно, что нет человека сильнее, чем соседский батрак Каарель, и когда даже сам Пеару заявил, что «против его Каареля никому не выстоять», тогда волей-неволей пришлось выйти и самим хозяевам, если только они вообще считали себя мужчинами.
— Кто хочет попробовать? — с важным видом спросил оруский батрак. — Неужто в наших краях мужики перевелись?
Каарель поднял правую руку с согнутым средним пальцем, которого никто не в силах был разогнуть.
— А что, если кингуский Прийду попробует? — послышалось с разных сторон.
Но кингуский Прийду был смирный мужик, любил на цимбалах бренчать, а не силой меряться, хотя, судя по его могучей комплекции, это последнее занятие подходило ему, пожалуй, больше, чем игра на музыкальном инструменте.
— Выызикуский хозяин, выходи-ка ты, раз кингуский не решается, — сказал тагапереский Каарель.
Но не вышел и выызикуский Михкель, который, хотя и был невелик ростом, зато руки, как всем было известно, имел железные: он, подвыпив, любил показывать, как костяшками пальцев выбивает вмятины в доске.
Хундипалуского Тийта, человека изрядного роста, в игру не тянули, так как все знали, что он больше славится умом, чем силой. Он считался самым просвещенным человеком в этом захолустье и, когда открывал рот, его слушали, как кистера10 или почти как самого пастора. В свое время он обучался в приходской школе и умел читать даже по-немецки. И обхождением, и речью он отличался от других, даже многие слова выговаривал иначе, чем все. Поэтому он казался крестьянам немножко странным, над его языком люди подшучивали. Один из его братьев служил где-то учителем, другой хозяйничал в родной усадьбе, а третий был купцом в городе. Тийт единственный в этом глухом углу читал газеты. Само собой разумеется, он не захотел меряться силой с работником Пеару.
Настал черед раваского Кустаса. Этот не отказался — детина он был здоровый, плотный и к тому же рыжий. И язык у него был хорошо подвешен, пожалуй, даже слишком хорошо — от него люди редко слышали дельное слово. Одно лишь пустое бахвальство, одни только глупости, точно в трактире у стойки, за стаканом вина. Там, верно, он и научился языком трепать; ведь к вину он привык настолько, что, хватив полчекушки спирта, бывало, даже не сплюнет, а только причмокнет и снова принимается болтать.
—
