как вдруг раздался стук в дверь.
– Сейчас, открою, – побежала вниз Ора.
– Спроси, кто, – тревожно екнуло сердце у девушки.
– Да отроки Зиги, за тобой, кому еще тут быть, – крикнула из подклети женщина, открывая засов, и раздался крик: «Идите откуда пришли, не пущу я вас к ней!», в ответ был лишь безудержный и безутешный женский плач со словами: «Да живой он, дышит, вот, посмотри. Я и Снеге гостинца принесла».
– Пусти их, – крикнула Снега, а у самой все затряслось внутри от тяжелого предчувствия…
Двое мужчин принесли тело, и их мигом веником выгнала Ора. Тело лежало на лавке, девушка кинулась к болящему, прислонила бронзовое зеркало к губам лежавшего. Она посмотрела на незамутненную полированную поверхность, и отшатнулась, умерший был еще теплый, но уже не дышал.
– Он умер. Я вас заклинала, не просите меня…
– Да он только… – и женщина упала на колени, обнимая ноги Снеги, поднимая к ней заплаканное лицо, – спаси… живой он, попробуй… – и разразилась потоком слез, женщину трясло от невыразимого горя.
Снега, сняв браслеты с рук, и распустив волосы, как будто во сне двигалась к мертвому.
– Нет, не надо, – с криком бросилась к ней Ора, – себя погубишь! – и сама упала, ей в ноги, рыдая.
– Знать судьба моя такая, – сказала юная ведунья, – Не могу отказать, -говорила она, зажигая светильники вокруг тела, села рядом с ним, и положила свои ладони на лоб мертвого. Казалось, сам огонь стал неярким, что все светильники в горнице потемнели, и тени удлинились, и даже воздух похолодел.
Как зачарованная, Окса, жена умершего, смотрела, как прекрасное, веснушчатое лицо Снеги становится неподвижным и беломраморным, розовые губы синеют, а голубые глаза становятся черными, и даже белки глаз чернеют. Пепельные волосы стали ослепительно белыми, а ногти на пальцах- темно- синими. Прошло немало времени, и даже, казалось, в горнице стало холоднее. Но вот, наконец, тело мертвеца дернулось, изогнулось дугой в спазме, стали двигаться ноги, а затеи и руки. Мужчина шумно втянул воздух ртом, открыл глаза, и с непониманием огляделся. Его жена кинулась к нему, обнимая и прижимая его голову к своей груди. Было видно, то оживленный узнает, силится сказать что-то, но не может.
– Через два дня заговорит, – чужим голосом, не поворачиваясь, сказала ведунья, – узнал тебя?
– Да, великая госпожа, – и Окса кинулась к Снеге, обнимая ее опять, и стала срывать с своих рук золотые браслеты, и рывком сняла золотое же ожерелье, и положила на стол, – это не все, не думай. Еще коней приведу. Не сомневайся, дева, не скажу никому, жизнью клянусь, – и она поддерживая мужа, повела его из дома ведуний.
– Не понимаю ничего, – подходя к Оре плывущей походкой, – и я вижу все, но серое вокруг, бесцветное… – и она выставила руки перед собой, ощупывая комнату, – Как Стражи решили его отпустить, с того Света, понять не могу. Видать, недалеко прошел
