проходит таможню, меняет деньги, садится в такси.
Невысокий плотный водитель – теперь это самый распространенный здесь тип мужчин – везет его к дому. Родион приехать в Шереметьево не сумел: заболел какой-то инфекцией. На улице холодно и темно: в октябре тут темнеет раньше, чем в Бостоне.
Он с трудом узнаёт дом, хотя жил в нем – с шестьдесят пятого года, с рождения. В окнах отца – свет, что плохо, наверное. Если бы отец находился в больнице, он бы его потушил.
Ключ там, где всегда, под ковриком, Алекс вставляет его в замок. Рука дрожит, и пульс частый. Поворачивает замок, но открыть не может. Таксист – он оставил его внизу – идет помогать. У таксиста тоже не получается.
– Задвижка. У меня бабка… – бормочет таксист.
Он не слышит его. Дверь заперта изнутри. Начинается дрожь, которая, становясь то сильней, то слабей, будет сопровождать все московское путешествие Алекса.
В милиции он садится писать заявление. Выходит ужасно медленно: не писал ничего по-русски уже несколько лет, да еще от руки.
Милиционер смотрит на его мучения:
– Звони в МЧС, у них не такой геморрой… – Он имеет в виду: меньше формальностей.
На ступеньках подъезда Алекс ждет эту самую МЧС, раньше и слова такого не было. В милиции спросить постеснялся, а у таксиста – забыл. Совсем плохо ему одному. Американский телефон не работает. И дрожь – внутренняя, внешняя, всякая.
Подъехали. Парни лет двадцати пяти. Владимир и Стас.
Документов не спрашивают. Идут за ним.
– Вы же говорили – второй.
Он понимает свою ошибку: в Америке принято иначе нумеровать этажи.
– Простите, недоразумение. – Дает им ключ.
– Понятно, – говорит Владимир. – Понятно. Купюра есть?
Алекс протягивает первую, что попадается под руку, – сто рублей.
Владимир просовывает ее в щель, дергает. Открыть не выходит.
Алекс догадывается:
– Может, надо сто долларов?
Стас улыбается: нет.
Алекс имел в виду, что доллары жестче, поэтому.
Ребята его правильно поняли. Нормально всё. Без обид.
– Но я ведь буду вам сколько-то должен, не правда ли?
– Никогда не отказываемся, – отвечает Стас. Владимир прикладывает ухо к двери:
– Голоса.
Алекс тоже бросается к двери, слушает. Это радио. У отца всегда – радио.
Втроем они выходят на улицу, осматривают окно.
– Надо звонить на пульт. – Стас хлопает себя по карманам. – Курить кончилось. У тебя есть, Володь?
Они говорят – нужна какая-то особая лестница. Лишь бы нашлась. Лишь бы они его тут не бросили.
– Чего мерзнуть, – говорит Владимир, – пошли в дом.
Дрожь удалось немного унять. Он оглядывается. Разве всегда было так? Что за миска в углу? Все какое-то жалкое. Стас вернулся: машина скоро придет.
Он слушает их разговор. То
