его въ расходахъ, все таки платила его долги и давала ему денегъ.
Но онъ самъ былъ недоволенъ собой, и, узнавъ ужъ радость жизни для духовной цли, онъ не могъ уже удовлетвориться этимъ петербургскимъ весельемъ.
Тутъ подошла Турецкая кампанія, и несмотря на противодйствіе матери, онъ поступилъ въ полкъ и похалъ на войну. На войн онъ прослужилъ до конца кампаніи, потомъ прожилъ еще годъ въ Петербург, перейдя въ гвардейскій полкъ. Здсь онъ увлекся игрой, проигралъ все имнье отца и вышелъ въ отставку и ухалъ въ имнье матери, гд, благодаря своему цензу, поступилъ въ земство.
<А между тмъ вотъ уже три мсяца, какъ не было на свтматери, онъ былъ свободенъ, но не пользовался этой свободой, а продолжалъ жить въ Москв на роскошной квартир матери съ дорогой прислугой, и, несмотря на то, что ничто не держало его въ Москв и не мшало теперь осуществленiю его плановъ, онъ продолжалъ жить въ Москв и ничего не предпринималъ.
Письмо отъ арендатора напомнило ему это.
Ему стало какъ будто чего то совстно. <Но это чувство продолжалось недолго.> Онъ постарался вспомнить, отчего ему совстно. И вспомнилъ, что онъ давно когда то ршилъ, что собственность земли есть въ наше время такое же незаконное дло, какимъ была собственность людей, и что онъ когда то ршилъ посвятить свою жизнь разъясненію этой незаконности и что поэтому самъ, разумется, никогда не будетъ владть землею. Все это было очень давно. Но онъ никогда не отказывался отъ этой мысли и не былъ испытываемъ ею до тхъ поръ, пока жила мать и давала ему деньги. Но вотъ пришло время самому ршить вопросъ, и онъ видлъ, что онъ не въ состояніи ршить его такъ, какъ онъ хотлъ прежде. И отъ этаго ему было совстно.
Мысли, когда то бывшія столь близкими ему, такъ волновавшія его, казались теперь отдаленными, чуждыми. Все, что онъ думалъ прежде о незаконности, преступности владнія землей, онъ думалъ и теперь, не могъ не думать этого, потому что ему стоило только вспомнить вс ясные доводы разума противъ владнія землей, которые онъ зналъ, для того чтобы не сомнваться въ истинности этого положенія, но это теперь были только выводы разума, а не то горячее чувство негодованія противъ нарушенія свободы людей и желанія всмъ людямъ выяснить эту истину. Отъ того ли это происходило, что теперь не было боле препятствій для осуществленія своей мысли и сейчасъ надо было дйствовать, а онъ не былъ готовъ и не хотлось, отъ того ли, что онъ былъ, какъ и все это послднее время, въ упадк духа, – онъ чувствовалъ, что его личные интересы и мысли о женитьб на Алин и прелесть отношеній съ ней, какъ паутиной,
