набок. Резкая боль в голове…
Кровь заливала глаза, лицо. А может, это была уже не кровь?! Он больше ничего не видел и не слышал.
Их тогда спасли невесть откуда взявшиеся танкисты. Из группы в пятнадцать человек осталось всего девять, включая тяжелоранеиных Николая и еще троих бойцов.
Затем был госпиталь и суровый диагноз: «тяжелая форма амнезии, повлекшая истощение и расстройство нервно-сосудистой системы».
Врачи делали все возможное. И чудо произошло. Молодой выносливый организм переборол все последствия тяжелого осколочного ранения. Но воскресшая память не доставила вернувшемуся с того света капитану ничего приятного. И он все чаще и чаще сам себя спрашивал: «Стоило ли вообще бороться за жизнь? Для чего? Если ночные кошмары не дают сомкнуть глаз!»
…Владимир извлек из потайного места пачку сигарет. Оглядываясь, торопливо закурил.
– Вот нахвалился Аньке, что бросил, а сам не могу. Выходит, слово не сдержал.
– Ладно тебе. Ты и мне сколько раз обещал, что ни-ни, – улыбнулся Николай.
– Не могу! Так затянула, зараза, – Вовка тряхнул тлеющей сигареткой, – как магнитом! Но это все мелочи. Ты давай рассказывай – откуда свалился? Чем думаешь дальше заняться?
Ермаков волновался. Зеленоватые глаза его поблескивали в неярких отблесках светящегося окна.
Николай положил руки на железное основание балкона и, вглядываясь в ночные огни Москвы, тихо заговорил:
– Рассказывать особо не о чем. После того боя – госпиталь. Сначала в Моздоке, после в Подмосковье, отсюда часа два езды. Провалялся год и три с хвостиком месяца. Чем заниматься – понятия не имею. Вот, пожалуй, и все рассказы.
– Ну ты даешь! – огорченно выдохнул Вовка. – Два часа езды всего. Не мог сообщить, что совсем рядом. Не по-дружески как-то.
– Да погоди ты с выговорами! Девять месяцев лежал, в потолок смотрел. Совсем ничего не соображал. Как на гом свете побывал! – И тут же, словно извиняясь за резкий тон, Николай добавил: – Потом, когда стал поправляться, решил сюрприз сделать. Ты ж меня знаешь. Вот из госпиталя прямиком к вам.
– Считай, с сюрпризом получилось. Я ведь долго искал тебя, когда вернулся. Первое время никто ничего определенного не говорил. Потом толдычили, что погиб. А я не верил. Когда танкисты нас на броню взяли, ты еще бормотал что-то.
Значит, думаю, выкарабкается. В тебя я всегда верил, не подумай.
– А я и не думаю. И я в тебя верю. У меня два родных человечка на земле осталось – ты да дед Никифор.
– Ему небось тоже не писал?
– Нет. Зачем расстраивать старого. Он и так в последнее время хандрит. Вот теперь поеду домой. Собственной персоной. Надоело на эти рожи генеральские смотреть. Столько ребят положили! Лучших ребят!
Вовка молча выслушал товарища и, швырнув с балкона окурок, слегка удивленно спросил:
– И чего собираешься делать в своем Кульково, со своей-то профессией?
