видение. Не смерть, не руины, не пустота вместо балкона должны мне сниться, а Алан. Вечером я засыпала, пытаясь отвлечься от несбыточных мечтаний, надеясь, что сложная комбинация нервных импульсов памяти покажет милого мне юношу. И мне, действительно, показывали. Но даже в своих мечтах я не допускала свиданий с ним, объятий или поцелуев. Сны были целомудренными, как и моя первая любовь.
Вот мы вдвоем в помещении, похожем на кухню. Белоснежный кафель, журчит вода. Она бежит из массивного медного крана в стене. Алан стоит рядом, смотрит сначала на прозрачную водную струю, потом на меня: «Розочка моя…» Он протягивает мне белую розу, но сам не двигается с места. Я умиротворена и радостна, знаю – чистая вода, цветок, любимый человек – все это к счастью.
Но в то утро я проснулась от отцовского крика. Обычно сдержанный, папа на этот раз был выведен из себя. Он кричал в телефонную трубку:
– Я же вам сказал, что Ханну за вашего сына не выдам! Я не намекал, не ходил вокруг да около, как вы. Я сказал прямым текстом: «Не выдам!» Да причем здесь приданое? Забудьте этот номер телефона!
Я подумала тогда, что этот отказ тоже к счастью. И даже не поинтересовалась, что это был за кандидат в женихи…
Прошел год. Мой роман в сновидениях развивался неторопливо, как в сказаниях из Торы. Хотя иногда я уже волновалась. Для молодых девушек, влюбленных в бесплотные мечты, время бежит с фатальной скоростью. А я не патриарх из Книги Бытия, которому отмерено 800 лет жизни.
…Нас снова пригласили на свадьбу. Женился мой двоюродный брат. Я тщательно готовилась к предстоящему торжеству. Долго выбирала наряд и остановилась на малиновом платье. Женственный силуэт делал меня старше, но я хотела выглядеть взрослой. Платье будто бы состояло из двух частей, превращающихся в костюм. По линии декольте шел темно-рубиновый волан, а юбка была грифельного оттенка.
Увидев в зале Алана, я вздрогнула, словно от удара током – он явился на свадьбу в малиновом галстуке, ровно такого же цвета, как мое платье! Я расценила это как знак и была права. Мы встретились глазами, и ни он, ни я уже не смогли отвести взгляд…
Разумеется, Алан был в курсе, кто я такая, чья дочь. Мы смотрели друг на друга, я – смущаясь, он – с вызовом. Никто из нас не пытался подойти или позволить себе какой-то жест. У нас такое не принято. Полувзоры, вздохи, взмахи ресниц, легкие полуулыбки – это максимум того, что можно себе позволить. Родовые обычаи защищают целомудрие девушек куда лучше, чем благоразумие, которое испаряется, стоит только влюбиться.
Мы не могли познакомиться, пообщаться, дотронуться друг до друга. Повторюсь, у нас так не принято. Мы не могли даже поговорить. И даже в танце не могли быть рядом. У нас просто нет парных танцев! Эх, тоска моя, еврейская лезгинка. Мужчины зажигательно топают, женщины плывут лебедушками. И над всем горит надпись, как в метро: «Не прислоняться!»
Мы общались взглядами и мне, казалось, было этого достаточно. В огромной толпе мы были с Аланом
