минута обсуждения, АБИКА просто ошарашила команду беззаботно брошенной фразой: «Нет, а я даже и не поняла, что он спросил…» Как опытный капитан, Балаш Касумов счел своим долгом пересказать «зеленому» игроку вопрос, пока другие обсуждают версии. Но тут вмешалась природная АБИКИна тугость на слух. Балаш говорил «афиша», АБИКА кричала «грыжа?», Балаш орал «мотив» АБИКА вопрошала «детектив?», Балаш, лихорадочно трясясь, завопил «вопрос», АБИКА невинно спросила «понос?» Как очевидно из представленных выше фактов, АБИКИн дебют обернулся полнейшим фиаско, и на втором вопросе раскрасневшийся Балаш попросил АБИКУ покинуть команду. Модель, однако, не унывает, по ее словам, «она даже и не поняла, что произошло», однако вскоре в ходе частного расследования «Московских будней» (далее просто «Будни») всплыл необычный факт: якобы незадолго до игры на АБИКИну карту Viza некий Александр Друзь перечислил из США крупную сумму денег…
Луговая идет ва-банк
Перестали работать старые механизмы достижения личного преуспевания при игнорировании общественных проблем.
Если вам когда-либо доводилось, подлетая к подмосковному аэропорту Шереметьево, наблюдать из окна иллюминатора за симметрично застроенными окрестностями, то ваш глаз просто не мог не выхватить мимолетным взором этот славный оазис, от которого, конечно, уже слабо, но все еще веяло душистым лугом, росистой травой и кислой тиной, но который все сильнее задыхался и все больше сжимался в тисках урбанизации. И вы, конечно, узнали это место – эту дубовую рощу, виляющую дикую речку, желтое поле, поредевший лес – конечно, вы узнали эту старушку-ветеранку, которой принадлежат все эти трофеи, свидетельницу тех страшных дней, некогда захлебывающуюся в крови, а ныне горделиво выставившую свою упавшую на живот, сморщенную, но все еще по-матерински теплую грудь с обилием почестей, – на ее аскетичной платформе крупными буквами написано «Луговая».
Узенькая заасфальтированная тропка, на которой едва ли разойдутся двое, стелилась вдоль горделиво расправивших свои плечи после бесконечной зимы берез и дубов. Рощица эта между станцией и домом всегда представлялась Роме неким подобием мостика между двух его миров, корпоративным и домашним, по сути, синтезировавшимся единым организмом в виде какой-то мерзкой гидры с двумя огнедышащими головами. Везде надо было играть по правилам, играть разученные роли-архетипы, которые вовсе и не отражали его истинной сути, но отчего-то из всего обширного спектра возможностей он вновь и вновь выбирал именно их, будто они стали для него чем-то большим, чем просто социальные маски… Может, это и правда был он? Может, он просто был такой?
Электричка давала ему уникальную возможность для эксперимента, вот он уверенно заходит, садится колоритной фигурой, широко расставив ноги, подражая ему, аккуратно скользит взглядом по остальным пассажиром, интересно, они купились или нет? Хоп – и кто-то ловит его взгляд, он никогда не умел выдерживать это испытание, он всегда знал, глаза не умеют хранить секреты. Колени сами, будто от отчаянья, склоняются друг к другу, разочарованно опускаются плечи – и рослый господин на глазах
