что-то важное.
Пристально рассмотрев своих попутчиков, Таня брезгливо отвернулась: нет, не будет она больше мучить свои глаза, вглядываясь в эти серые пропитые лица. Фу, она презирала пьяниц… И по-прежнему дураки и дороги, заколдованный круг этот только крепнет с годами. Хотя, собственно, кто вообще мог ожидать от этой законопослушной гражданки, да еще в такое опасное время, подобных якобинских мыслей?
По крайней мере, сама она от себя точно ничего такого не ожидала еще каких-нибудь три месяца назад, когда она истинной патриоткой окидывала взором родные просторы и жизнь ее светила радостным лучом. Но известие о строительстве эстакады в десяти метрах от ее дома стало некой роковой точкой, пределом, климаксом, вернее, нет, кульминацией она имела в виду, после которой все вокруг стало видеться уже не в солнечных бликах, но в мрачном сиянии луны. Рухнул ее прежний мир – резко и непредсказуемо, как обрушился некогда московский Трансвааль-парк – а ветер эстакадных машин куда-то унес обломки былой жизни, и Таню словно подменили, она все еще в душе, конечно, надеялась на своего особого бога и даже участвовала в снятом на реке обращении к нему, но уже, пожалуй, не столь рьяно (хотя об этом было лучше умолчать!). Она злилась на всех – за бездействие и беспомощность – но под особый огонь, конечно, попала Лобня.
Доселе она бы не нашла ни единой причины задумываться над Богом забытым подмосковным городишкой, каких в России тысячи, послевоенный, застроенный сплошь хрущевками да новостройками, которые компания «ПИК» шлепала там ежеквартально будто печатью по бумаге; Таню в этом городе интересовали лишь рынок, «Spar», «Вкус Вилл» да зоомагазин «Четыре лапы» – она забыла купить Малышу еду: черт-черт-черт – остального она не замечала, впопыхах бегущая по своим делам… Но теперь было совсем другое дело, теперь она видела все: покрытую плевками площадь (верней, площадку), бесчисленное количество заведений общепита, от коих за километр разило прогорклым маслом, кинотеатр, транслировавший фильмы по своему усмотрению (но зато с открытыми пожарными дверями, а это, как теперь оказалось, сила!), убогие дешевые высотки, создающие ложное впечатление, будто Лобня – не провинциальный городок, а мегаполис азиатской страны третьего мира, и бесконечные пробки, что, как змеи, извились на узеньких улочках города, не выдерживавшего натиска урбанизации. Эстакада эта, что нежеланной соседкой напрашивалась к Тане, призвана была встать на защиту свободы лобненских дорог, при этом бомбой ударив по Луговой, в то время как знатная четырехполосная магистраль, которая обещала красной дорожкой развернуться в наполовину вырубленном лесу, объявится платной, и таким образом выгодно будет всем, кроме Луговой – ее жителей в расчет не брали.
Таня наивно пыталась заручиться поддержкой знакомых лобненцев, но столкнулась с такими узколобым эгоизмом и звериной озлобленностью («Да вас давно снести пора: четыре дома на окраине»), с таким отсутствием хоть жалкого подобия солидарности,
