это безобразие, похожее на фомора. А могла бы убить.
– Фомора?
– Да, но это не фомор, слишком мал. Фоморы велики, будто горы, и сильны, как боги, – Кардинал призадумался. – Они ушли в Бездну давным-давно. А кто это и как здесь оказалось, не пойму.
– По-моему, ты прав: она его сдерживала. Дальше есть следы, по ним видно, он пришёл не один. Можешь сам убедиться.
Кардинал пробежался к двери на трёх засовах и обратно.
– Так и есть, там полно следов… Кажется, дверь открывали.
Факел выписывал последние пируэты.
– Ты пили, а я гляну, что с дверью.
Пока стон пилы эхом ласкал подземелье, я спокойно выяснил, что насторожило Кардинала.
Как и раньше, засовы надёжно запирали дверь, правда, пыли на них уже не было. Это выглядело подозрительно. Прошёл вдоль стены до упора, не найдя причин для беспокойства, повернул обратно и, вдруг, потянуло знакомым пещерным запахом. Сколько ни искал, обнаружить источник запаха или причину сквозняка не удалось. Факел замельтешил, напоминая, что пора выбираться. На обратном пути всё же взглянул на дверь, попробовал сдвинуть один засов. Хотя я без труда перевернул тяжёлого армицефала, засов не поддался. Тогда, основательно упёршись, напрягаясь до глаз на выкате, попробовал снова. Железо неуверенно заскрипело, сдвинулось на ничтожный дюйм, пальцы не выдержали, засов, как из пушки, вернулся на место.
– Ну и пружина. Швейцар должен быть сильным, как тролль.
Из дубины вышла гора дров, все сразу не унести. Набросав до предела в ободранный сюртук, позвал Кардинала, нашедшего новое занятие – обнюхивать, смотревший из ниши, череп.
– Что ты нашёл?
– Не знаю, – брюшко работало, полируя кость; ноздри всасывали запах то с затылка, то с камня, антенкой поднимался ус, ловя сквозняк. Ничего не выяснив, следователь спрыгнул со столба.
Всю дорогу Кардинал провёл в раздумье. Ноги устало отсчитывали ступени, пока не сравнялись с маятником. Бросив дрова, присел на ступеньку, предложил Кардиналу сделать то же самое; верный пёс растянулся рядом, бархатно шепча какую-то песенку.
– Что тебя беспокоит? – я погладил глянцевую спинку: выгнулась, засверкала.
Умные глаза поднялись на меня:
– Как люди называют то, что было головой? – тараканий ус намотался на палец.
– Череп.
– Он странный.
– Обычный. Как у всех, – я поразился – пружина из уса не отличалась от железной.
– Нет, необычный. Вокруг него какое-то движение. Он будто ни живой, ни мёртвый. Мне кажется… – Кардинал подбирал слова, – он хранит связь с кем-то или с чем-то и здесь неспроста.
– Как ты это понял, брюхом или нюхом? – пока он рассуждал о высших материях, на глаза попался маятник.
«Он хранит связь с кем-то или с чем-то, и здесь неспроста». Таким был и маятник. Сколько бы ни думал о некой связи, кроме часов с кукушкой, которыми хвастался знакомый
